К сердцу Африки - [51]

В течение многих дней я раздумывал над тем, как мне завоевать расположение М’Бери, чтобы он показал мне китеки, которые несомненно, прятал в каком-нибудь надежном тайнике. Но больше всего мне хотелось снять на кинопленку один из священных обрядов, связанных с поклонением идолам.

Явившись с визитом к М’Бери, я притащил целый ящик даров: сардины в масле, две бутылки красного вина, стеариновые свечи, табак, печенье и ткани самых популярных здесь расцветок. В знак особого уважения я вручил жрецу карманный фонарь с ручным генератором, который был совершенно незаменим в этих краях, где не так-то просто раздобыть новую батарейку.

М’Бери вежливо поблагодарил меня за подарки, но, когда я попытался завести разговор о его искусстве общения с духами и о китеки, он сказал, что с духами не общается, а китеки видел только в детстве.

— Но могу ли я быть уверен, что ты говоришь мне правду? — спросил я.

— Лишь жрец, у которого есть китеки, может отличить правду от лжи, — < изрек мой собеседник. — Увы, все меньше правды остается на нашей земле!

— Интересно, что бы ты ответил мне, если бы у меня был китеки?

— Если бы у тебя был китеки, мы считали бы тебя жрецом и разговор вели бы с тобой на совершенно другой основе.

— Ну что же, попробую достать китеки, — сказал я и попрощался со старым жрецом.

М’Бери удивленно посмотрел мне вслед.

Целых два месяца я рыскал по всей стране в поисках китеки, но ни обещанное «сказочное» вознаграждение, ни обильные возлияния для всех обитателей окрестных деревень, которые я устраивал, так сказать, профилактически, не приблизили меня ни на шаг к намеченной цели.

Однажды вечером я остановился в небольшой деревушке, где вот уже несколько часов подряд глухо гремели тамтамы и пыль клубилась над головами танцующих. Без всякой надежды на успех я послал несколько своих помощников разузнать что-нибудь о китеки. Примерно через час один из них вернулся с африканцем по имени Кару. Как оказалось, Кару немного перепил и расхвастался, что ему принадлежит самый могущественный китеки, какой только есть в стране бабембе.

Когда на другой день мы вернулись в эту деревню, Кару уже протрезвел и категорически отрицал, будто является счастливым обладателем китеки.

И тут я повел себя крайне недостойно, прибегнув к самому низкопробному шантажу. Прежде всего я объяснил Кару, что, если он продаст мне своего маленького идола, об этой сделке никто не узнает и с ним не случится ничего дурного. В противном случае мне придется, как велит мне мой гражданский долг, довести до сведения властей, что Кару в присутствии многочисленных свидетелей заявил, будто ему принадлежит могущественный китеки.

— Нет у меня никаких китеки, — оправдывался бедняга.

— Ну, тогда поедем в город, и ты лично объяснишься с представителями властей, — сказал я, заводя двигатель.

Кару подумал немного и спросил жалобно:

— Ты, правда, хочешь купить у меня китеки? А вдруг ты все равно донесешь на меня властям?

— Клянусь, что не донесу. Ты же знаешь, что я стану жертвой могущества китеки, если нарушу свою клятву. Прежде чем мы отправимся за китеки, я оставляю в твоей хижине большую сумму денег. Эта сумма равняется всему твоему жалованью за целый год. Когда мы найдем китеки, деньги — твои. Но если тебе трудно расстаться с китеки навсегда, через пару недель ты сможешь забрать его обратно, уплатив мне лишь половину суммы, полученной от меня.

Кару грустно вздохнул в знак согласия.

В общем я вел себя мерзко, и меня долго еще потом мучили угрызения совести.

— Завтра утром я покажу тебе пещеру, где спрятан мой китеки, — мрачно сказал Кару.

Это был первый вечер за много дней, когда я смог хоть немного отдохнуть.

Вход в пещеру похож на пасть разъяренного лесного чудовища, а гигантские корни деревьев, торчащие из этой пасти, — на зубы дракона. Мы осторожно входим в пещеру и сразу же оказываемся в черном чреве горы. Над нами смыкается мрачный каменный свод. Когда я зажигаю фонарь, вдруг вспыхивают сотни маленьких красных звездочек. Это, как маленькие рубины, сверкают во тьме глаза перепуганных летучих мышей, которые мечутся по пещере, обдавая нас дождем своих выделений.

Мы идем словно по персидским коврам, мягким-премягким, но это не ковры, а экскременты летучих мышей, толстым слоем устилающие пол пещеры. С каждым годом слой этот делается все толще и толще; когда в соседней пещере начали раскопки, оказалось, что он возвышается над полом на целых десять метров. Правда, там ничего так и не нашли, кроме скелетов летучих мышей, которые светятся в темноте, так как содержат много фосфора.

С незапамятных времен живут летучие мыши на земле. Как правило, они избегают общества других животных. Эту пещеру они делят лишь с мохнатыми ядовитыми пауками величиной с ладонь. Пауки бегают по каменным стенам, к которым лучше не прислоняться.

Согнувшись в три погибели, мы идем по длинному и узкому коридору, продираясь сквозь густой сталактитовый лес. Благополучно миновав сталактиты, мы попадаем в огромный зал, представляющий еще более древнюю эпоху истории земли, нежели летучие мыши. Посреди зала высятся огромные известковые колонны, возраст которых измеряется даже не столетиями, а тысячелетиями. В этом причудливом каменном лабиринте нет никакой фауны. Даже ядовитые пауки не решаются проникать сюда. Трудно представить себе что-нибудь более стерильное, чем эту пещеру Горного короля.