К сердцу Африки - [16]

Иногда на стене можно увидеть отпечаток огромной человеческой ступни.

— Почему вы рисуете такие огромные ступни? — спросил я.

— Потому что чем больше ступня, тем лучше!

— А зачем человеку такая большая ступня?

— Для устойчивости!

Некоторые хижины отделаны узким бордюром из геометрических фигур. Обычно бордюр начинается возле входа в хижину, но потом неожиданно обрывается где-нибудь на середине стены, словно художнику вдруг надоела эта забава.

Перед заходом солнца женщины обжигают над костром из веток и камыша вылепленные за день глиняные кувшины. «Самые лучшие кувшины получаются в тех случаях, когда температура пламени не слишком высокая», — объяснили мне.

Кроме больших глиняных кувшинов для воды здешние гончары изготовляли маленькие изящные кружки и плошки для молока и еды. Они были черного цвета и так блестели, будто их покрыли глазурью. Но потом мне объяснили, что это обыкновенная глина, обожженная на медленном огне.

Между хижинами я увидел небольшой могильный холмик, в который были воткнуты две длинные изогнутые ветки. На могиле лежало несколько кувшинов с пробитыми донышками, а на ветках висели старые шорты, нож, изготовленный из сломанной автомобильной рессоры, и кожаный хвостик, какой обычно носят масса.

— Зачем здесь эти кувшины? — спросил я озадаченно.

— В них находится еда для умершего, — ответил мне переводчик.

— Но в донышке каждого кувшина пробита дыра, — возразил я. — Какая же там может быть еда?

— У покойников совсем другая еда, нежели у нас! — объяснил мне переводчик так снисходительно, что мне стало стыдно за свой вопрос.

— А что это за вещи здесь развешаны? — снова спросил я.

— Это вещи, которые принадлежали покойному. По ночам сюда возвращается его душа и пользуется всеми этими вещами. Поэтому будь осторожен и не появляйся здесь после полуночи.

— А откуда взялись на могиле эти странные штаны? — удивленно спросил я.

— Это его собственные штаны, и он очень ими гордился. И мы теперь с глубокой горечью вспоминаем о том, что, когда он был жив, мы часто дразнили его и называли «человек в штанах».

— Вы, кажется, считаете, что ходить в штанах неприлично?

— Мы отнюдь не возражаем, чтобы ты ходил в штанах, — ответил мне переводчик. — Но настоящие масса должны ходить только без штанов! Нацеплять на себя всякие тряпки неприлично!

Потом на могилу пришли родственники покойного. Несколько пожилых женщин, передвигавшихся какой-то своеобразной рысью, быстро приближались к могильному холмику, причем я так до конца и не понял, шли они или бежали. Эти женщины встали на колени, а молодые девушки разложили вокруг могилы свои приношения и тоже встали на колени. Потом все они начали оплакивать покойного, и слезы ручьями полились у них из глаз. Это были настоящие, неподдельные слезы! У двух самых древних старух лицо и грудь были вымазаны по обычаю глиной, и теперь потоки слез превратили эту глину в жидкую грязь.

— Это ближайшие родственники умершего, — объяснили мне.

Вся эта сцена произвела на меня очень грустное впечатление, ибо горе собравшихся было неподдельным. Через несколько минут женщины вдруг встали на ноги и, весело болтая, отправились домой. Оказывается, их скорбь и слезы были просто предусмотрены обрядом поминания умерших.

Каждый день, пока я жил в этой деревне, на могилу являлись женщины и проливали горькие слезы по покойному. Но еще более душераздирающие сцены происходили во время погребения, которое мне пришлось наблюдать через несколько дней.

Мы отправились в соседнюю деревню, где должны были хоронить ребенка.

Внезапно мы услышали чье-то громкое пение и крики, а абсолютно мертвая саванна вдруг ожила. Со всех сторон, обгоняя нас, стройными рядами бежали масса: они размахивали в воздухе палками, чтобы отпугнуть злых духов, и во весь голос распевали погребальную песнь.

Достигнув деревни, они девять раз обежали вокруг нее. Вождь, немного опоздав, выполнил этот ритуал не совсем так, как велит стародавняя традиция. Чтобы догнать своих односельчан, он прискакал верхом на лошади, и, хотя обычай велит обходить деревню пешком, вождь пришпорил коня и сделал девять кругов верхом. Но дьяволу, по-видимому, безразлично, как его обхаживают, пешком или верхом, и добрые масса не рассердились на своего вождя, ибо сердиться, по-моему, они просто не умеют. Впрочем, один раз я все-таки видел, как масса выражают свое негодование. Их до глубины души возмутило поведение одного малого, вздумавшего прогуливаться по деревне в шортах, которые я подарил ему. Его друзья были шокированы, а девушки краснели, стыдливо фыркали и разбегались по хижинам, словно увидели нечто совершенно неприличное.

Обежав девять раз деревню, мужчины приблизились к могиле и исполнили нечто вроде бега на месте, распевая при этом все громче и громче.

Возле могилы сидела мать умершего ребенка и так отчаянно рыдала, что слезы смыли почти всю глину, которой она вымазала лицо в знак траура.

И снова я был несказанно изумлен, когда мать вдруг подозвала кого-то из своих родственниц, попросила ее поплакать вместо себя, а сама подошла к своему грудному ребенку и стала весело смеяться, глядя на него.