К.Разумовский: Последний гетман - [3]
– Степане Федорович!…
Только храп под самую потолочную матицу.
– Полковник!
Пожалуй, и потолок маленько поднимало.
– Бомбардир… пушки к бою!…
Дошел молодецкий зов, застрявший в ушах еще с Полтавской битвы. Истинно, пушечным пыжом отклик:
– К бою? Дистанция? Пли… куда?..
– В Питер-град, полковник. Забыл, что нам велено побыстрее? Да, отношения между старым полковником и немолодым сержантом были свойские. Даже Кирилка, мало что смысливший в субординации, глаза вытаращил: ну и кучера! Ну и полковники!
Кружица-другая на дорожку, маленько потискать зареванную шинкарку – да в карету, дохрапывать. Уже сквозь второй сон слышалось:
– Сынку, трымайся каля старшенького братца!…
– Братцу, братцу шановный привет!…
– … ответ пришли!…
– …шли, шли!…
Не шли уже, а ехали. Не нова карета, не резвы и кони, а все ж бежали. По Черниговскому шляху, на Тулу и дальше на Москву, а потом и на Питер. У курьера была какая-то важно подписанная бумага, лошадей на станциях исправно меняли. А когда по темноте своей замешкивались, полковник выхватывал один из своих пистолетов, бомбардирским голосищем напоминал:
– Именем Государыни Елизаветы!…
Откуда было знать зачуханным содержателям всех этих путевых ямов, что Елизавета была всего лишь опальной, вроде бы ничего не значащей цесаревной?.. Но дочерью воителя-Петра? Время шло неумолимо – к ее развеселому царствованию.
II
Кирилка сам себе восторженно протрубил:
– Мати ридна, начало-ось!…
А что началось – и понятия не имел. Месяц всего и прошел, как хохлацкие глазищи опалило странное видение… Был он при полном казацком параде, то есть в выходном кафтане, в алых шароварах, в низко приспущенных сапогах и в смушковой шапке, само собой, – но шапка мигом слетела с головы. Так повелось с Лемешков: при виде самого худородного пана скидывай капелюх! А тут… «Чи пан, чи братец панский?!» В панском хорошем кафтане, в белых чулках и башмаках с пряжками, в чужих, зачесанных волосьях – и при шпаге! Добро бы – сабля. Казаку – да сабли не знать! Так нет, тонюсенькая дрыкалка, каких батька Розум понатаскал из прежних походов, понатыкал под застреху вместо розог, а с пьяных глаз ломал о колено, приговаривая: «Геть ты, пан Жуляковский… ты, пан Смердяковский!…» Все паны у него были Смердяков-скими-Таковскими.
И вот теперь такой же пан, чем-то похожий на старшего брата, с поклоном, на руках вынес паненку такую… что и не описать!., вынес и у ворот на разметенную дорожку поставил, младшего брата не признавая. Какое-то время спустя вскричал:
– Господыня… никак мой Кирилка?..
Он столбом торчал, пока высокородный… высокорослый!., пан, обратившись в брата, тискал его в объятиях, а ясноглазая пани, потряхивая светло-золотистыми волосами, смеялась:
– Да задушите вы друг дружку, право!
Месяц всего и прошел с тех пор, а Кирилка уже все понял и все осмыслил своим хохлацким умом. Славно приженился старший братец! Живи – не тужи. Одного не понимал – чего им мало? Шепчутся по углам, какие-то важные люди взад-вперед ходят, офицеры к тому ж, развеселье сплошное, с угрозами напополам: «Не потерпим! Веди нас, матушка! Хватит твоего уничижения! Иль грудь в крестах… иль голова в кустах!…» В закоперщиках-то не один брат был, поважнее и посановнее его крутились возле матушки… да что там – молодицы-раскрасавицы Елизаветы! Само собой, никто с Кирилкой в разговоры не пускался. Брат Алексей – и тот на все вопросы отмахивался: отстань, мол, и без тебя тошно!
А как отстанешь? Когда настал этот сумрачный, страшный вечер, он без спроса вспрыгнул на запятки саней, в которых уже сидели Елизавета, брат Алексей, еще двое высокородного облика заговорщиков, а обочь скакало несколько лихих офицеров, не со шпагами, как брат, а с палашами наголо. Лихо было и Кирилке: на шпагу он, еще по казацкому своему званию, права не имел, но из домашней схоронки выдернул. Как бывало батька Розум, ломать о колено не стал – сбоку, как и старший брат, прицепил. Знай наших! За этот месяц его тоже – на панский ли, дворянский ли лад – приодели, хохлацкий язык маленько пригладили, шпага как раз к новому кафтану пришлась. Вот пистоля, как у других, за пояс не нашлось. Не валялись они здесь, будто шпаги у батьки, по чердакам. Но горд был и самонадеян Кирилка. Когда один из офицеров, скакавших обочь, передавал флягу с коня на конь, заметил и его рьяную рожу, тоже сунул флягу. Он в подражание другим лихо влил в глотку. Офицерик, и всего-то чуть старше его, похвалил:
– Так-так, Кирилл, не отставай от нас.
– А як жа, не отстану!
Брат Алексей, занятый горячими разговорами со своими приспешниками, только сейчас заметил младшенького, махнул было:
– А ну брысь домой!
Но цесаревна, всем правившая здесь, остановила горячую руку:
– Охладись, Алешенька. Пускай привыкает. Иль не твоей крови?
Что-то такое шепнула на ухо, что брат Алексей хмыкнул:
– Гы-гы… моя господыня!…
Но гыкать было уже некогда. Рядом с санями и скачущими офицерами пешью, но не отставая, бежали гренадеры. Как оказалось, встречающие. Вся остальная гренадерская рота стояла уже в строю. Уму непостижимо! Цесаревна Елизавета, как заметил Кирилка, в кирасе поверх платья и в накинутой кем-то – да кем же – братом Алексеем! – на плечи собольей шубе – встала перед строем на колени, с крестом в руке. Слова Кирилка слышал, как бывало в Лепешках с церковного амвона, – восторгом обметали душу:
Таинственная смерть Саввы Морозова, русского предпринимателя и мецената, могущество и капитал которого не имели равных в стране, самым непостижимым образом перекликается с недавней гибелью российского олигарха и политического деятеля Бориса Березовского, найденного с петлей на шее в запертой изнутри ванной комнате. Согласно официальной версии, Савва Морозов покончил с собой, выстрелив в грудь из браунинга, однако нельзя исключать и другого. Миллионера, чрезмерно увлеченного революционными идеями и помогающего большевикам прийти к власти, могли убить как соратники, так и враги.
Об одном из самых известных деятелей российской истории начала XX в., легендарном «генерале террора» Борисе Савинкове (1879—1925), рассказывает новый роман современного писателя А. Савеличева.
Роман современного писателя А.Савеличева рассказывает о жизни и судьбе одного из самых ярких и противоречивых политических деятелей в истории России – Петра Аркадьевича Столыпина (1862–1911).
Об одном из самых известных людей российской истории, фаворите императрицы Елизаветы Петровны, графе Алексее Григорьевиче Разумовском (1709–1771) рассказывает роман современного писателя А. Савеличева.
В романе А. Савеличева «Забереги» изображены события военного времени, нелегкий труд в тылу. Автор рассказывает о вологодской деревне в те тяжелые годы, о беженцах из Карелии и Белоруссии, нашедших надежный приют у русских крестьян.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.
Представителю древнего боярского рода Басмановых Алексею Даниловичу (?-1570) судьба предначертала испытать в жизни и великий триумф, и великую трагедию. Царский любимец, храбрый и умелый военачальник, отличившийся при взятии Казани, в Ливонской войне и при отражении набега крымских татар, он стал жертвой подозрительности и жестокости Ивана Грозного. О жизни крупного военного и государственного деятеля времён царя Ивана IV, вдохновителя опричнины Алексея Даниловича Басманова рассказывает новый роман писателя-историка Александра Антонова.
Роман известного писателя-историка Сергея Мосияша повествует о сподвижнике Петра I, участнике Крымских, Азовских походов и Северной войны, графе Борисе Петровиче Шереметеве (1652–1719).Один из наиболее прославленных «птенцов гнезда Петрова» Борис Шереметев первым из русских военачальников нанес в 1701 году поражение шведским войскам Карла XII, за что был удостоен звания фельдмаршала и награжден орденом Андрея Первозванного.
Романы известных современных писателей посвящены жизни и трагической судьбе двоих людей, оставивших след в истории и памяти человечества: императора Александра II и светлейшей княгини Юрьевской (Екатерины Долгоруковой).«Императрица тихо скончалась. Господи, прими её душу и отпусти мои вольные или невольные грехи... Сегодня кончилась моя двойная жизнь. Буду ли я счастливее в будущем? Я очень опечален. А Она не скрывает своей радости. Она говорит уже о легализации её положения; это недоверие меня убивает! Я сделаю для неё всё, что будет в моей власти...»(Дневник императора Александра II,22 мая 1880 года).
Вошедшие в том произведения повествуют о фаворите императрицы Анны Иоанновны, графе Эрнсте Иоганне Бироне (1690–1772).Замечательный русский историк С. М. Соловьев писал, что «Бирон и ему подобные по личным средствам вовсе недостойные занимать высокие места, вместе с толпою иностранцев, ими поднятых и им подобных, были теми паразитами, которые производили болезненное состояние России в царствование Анны».