К повороту стоять! - [12]
К тому же Сережа успел порядком проголодаться — Повалишин сдернул его в Петербург, не дав толком пообедать. На «Ижоре», колесном пароходике, раз в сутки бегающим из столицы в Кронштадт и обратно, буфета не оказалось. Не беда — время есть, можно где-нибудь посидеть, насладиться хорошим обедом, подумать, где с толком провести вечер. Надо только пристроить где-нибудь портфель с треклятыми таблицами, чтобы не таскаться с ним по всему Петербургу.
Сережа свернул на набережную Мойки, миновал зеркальные двери ресторана «Данон» возле Полицейского моста. Не зашел он и в кофейню «У Жоржа» на углу набережных Фонтанки и Крюкова канала. Кофе — это замечательно, но меренгами и бисквитами сыт не будешь. Так, в раздумьях, Сережа и дошагал до «Латинского квартала», расположенного в Ротах Измайловского полка. Здесь была вотчина студентов — Императорского Университета, Технологического института, Путейского, Института Гражданских инженеров и Бог весть еще каких.
Подходящее место нашлось довольно быстро. Сереже, в бытность его в Морском Корпусе, случалось бывать здесь в компании приятелей из Путейского института. С тех пор прошло два года; приятели закончили учебу и разъехались по городам и весям, а Сережа сменил гардемаринскую форменку на офицерский сюртук. Трактир же никуда не делся, даже выбор блюд остался прежним — без изысков, зато сытно и по карману здешним аборигенам. Нравы в трактире царили самые либеральные: половые не требовали от студентов, засевших в углу за конспектами, все время делать заказы. Взял малый чайник заварки, самовар кипятка и пару бубликов с маком — сиди, доливай, прихлебывай, хоть до закрытия!
Флотские офицеры были здесь редкими гостями. Половый, увидав мичманский сюртук и кортик, устроил гостя на местечко почище и шлепнул на стол засаленную книжку меню. Но не успел Сережа сделать заказ, как рядом вразнобой грянуло:
Сережа обернулся. Соседний стол, (вернее, два стола, сдвинутые вместе), украшал привычный nature morte[9]: тарелки с остатками дешевых закусок, ведерный самовар, батарея винных бутылок и штофов казенного белого хлебного вина. Пели трое: тощий студент в мундире Училища Правоведения («чижик-пыжик», как их прозвали за желто-зеленые мундиры и зимние пыжиковые шапки), коротко стриженный широкоплечий крепыш с петлицами «техноложки» и еще один, в сдвинутой на затылок фуражке Межевого института.
Кроме этих трех, за сдвинутыми столами устроилось еще с полдюжины народу, в том числе и две барышни, чей облик выдавал курсисток. Одна пыталась подпевать. Голос у нее был очень даже неплох, но слов она не знала, а потому, путалась в куплетах, сбивалась и краснела.
Песню Сережа узнал. Няня, ходившая за мальчиком, пока ему не исполнилось пять лет, законная супружница отцовского вестового Игната, который за время службы побывал с Ильей Андреевичам под всеми широтами, частенько напевала ее возле детской кроватки:
Правда, в нянином исполнении песенка звучала жалостливо, а студенты пели ее, как героическую балладу:
Землемер грохнул кружкой о столешницу, отчего самовар подпрыгнул на гнутых ножках, и еще раз проревел последнюю строку:
По залу одобрительно загудели голоса — песня понравилась.
— …Сербия разорена войной и не даст помощи. — «чижик-пыжик» звякнул вилкой по краю блюда с жареной поросятиной. — Румыны — те еще вояки…
Видимо, Сережа стал невольным свидетелем спора, завязавшегося до его появления.
— А как же Вильгельм Первый? — землемер ткнул пальцем через плечо, что, видимо, должно было означать направление на Берлин. — Он-то нам союзник?
— Что Вильгельм? — пренебрежительно отмахнулся правовед. — Все решает Бисмарк, а он сказал: весь балканский вопрос не стоит костей одного померанского гренадера. На Германию нечего рассчитывать, удержат от вмешательства Австрию, и то ладно!
— Николай прав, союзников у нас нет. — добавил стриженый крепыш и потянулся через стол за штофом, — А идти на попятную поздно — если войска отойдут за Дунай, турки отыграются на болгарских христианах. Прошлогодняя резня — пятьдесят тысяч душ, женщины, дети, старики — покажется тогда детской забавой!
— Мы можем ответить на фанатизм мусульман только решимостью! — горячился «чижик-пыжик». — Чем больше добровольцев отправится в Болгарию, тем вернее государь доведет войну до решительного результата!
— Не понимаю, как можно желать военных успехов нашим доморощенным тиранам!
Сережа встрепенулся. Говорила курсистка, миловидная барышня лет восемнадцати. Мичман отложил меню и стал прислушиваться.
— Вы что, не читали Маркса? — продолжала курсистка. — Он называл Российскую империю палачом европейских революций! Вот и теперь, стоит царю занять Константинополь, и он вернет времена самой черной реакции. После такой победы никто ему слова поперек не скажет, ни в России, ни за ее пределами!
