К отцу - [61]

«Боже мой, ведь ничего не проходит, ничего не исчезает на земле! — подумал Сергей. — Не исчезает плохое, вернее, исчезает, да медленно, но не исчезает и прекрасное! Оно вечно, и поэтому так хороша человеческая жизнь, и даже не очень обидно, что она так коротка!»

Восемнадцатилетним парнем Сергей не думал об этом. Тогда на уме было совсем другое, мальчишеское, глупое. Теперь прошлое возвращалось обогащенным, и все-все, даже сухая травинка возле носа, было вдвойне дороже. А еще лет через пятнадцать ценность этих медлительных, неповторимых минут опять возрастет, и, может быть, Сергей увидит и поймет тогда самое главное и заветное…

«Самое главное и заветное, — подумал Сергей. — Как его постичь, как опознать?»

В последнем письме с фронта отец писал ему: «Ходи прямо, Сергей! Главное в жизни — ходить прямо, во весь рост! Человек не так давно встал на ноги, его сгибает к земле. Иные люди до сих пор бегают на четвереньках, только не всем это бросается в глаза. Всегда ходить прямо не так легко, Сергей, вот почему надо всегда, каждый день, стремиться ходить прямо!»

В этом, может, самое главное и заветное?

И в этом, конечно. Но и в Юлькином смехе, и в розовом отблеске зари на церковном куполе, и в травинке возле лица — тоже, тоже и тоже.

«В принципе я поступил правильно и честно, не согнулся, — подумал Сергей. — По-другому не мог. И надо считать себя до конца правым, хотя справедливость и не восторжествовала».

Да, проект, который отказался подписать Сергей, вероятно, все-таки утвердят, головной образец машины будет изготовлен. Главный инженер, автор проекта, своего добился. Но настоял на своем и Сергей Сонков. Он сказал: «Категорически возражаю ставить свою подпись под конструкцией машины, которая морально устарела еще в чертежах, отказываюсь даже под угрозой увольнения с работы». Директор института после изнурительных переговоров раздраженно предложил: «Подавайте заявление». Сергей через десять минут принес ему заявление, и директор сразу же подписал. Сергей уволился, не сказав об этом даже матери. В тот же день ему позвонил знакомый, директор крупного периферийного завода: «Хоть сейчас напишу приказ о зачислении в штат! Через месяц будет квартира». Но Сергей решил сначала попытать удачи в Москве. Приятель, заместитель директора одного из столичных научно-исследовательских институтов, год назад предлагал работу, обещал устроить перевод. Сергей сказал матери, что получил отпуск…

Конечно, Сергей мог сманеврировать. Главный инженер согласился бы на незначительную доработку.

«Что правда, то правда, — подвел итог Сергей, — на четвереньках бегать лучше».

Ему не хотелось больше думать ни о проекте, который наверняка утвердят, ни о директоре, который, конечно, ценил Сергея. От этих воспоминаний ему стало неловко, словно он в чем-то был виноват. Странное это чувство Сергей испытал еще в вагоне. Тогда тоже в глаза лезли — другого слова и не подберешь — строки последнего письма отца. Но разве он изменил убеждениям, нарушил отцовское завещание? Разве он хоть на минуту стал на четвереньки? Он категорически отказался подписывать проект, доказывал директору, что машина — дрянь, боролся. И в конце концов подал заявление об уходе, иного выхода не было. Правда, инструктор обкома советовал сходить к секретарю обкома и поделиться с ним своими сомнениями. Но у Сергея уже лежал в кармане билет на московский поезд. Он ответил инструктору, что речь идет не о сомнениях. Он сказал, что убежден в своей правоте, и ушел. Да, он был обижен. Это естественно. Он знает себе цену. Недаром слух, что он уволился, разнесся в тот же день. Директор завода, который звонил Сергею, сказал, что понимает мотивы его решения. В общем, Сергей поступил правильно. Наверное, и через пятнадцать лет, возвращаясь в прошлое, он согласится с этим.

И все-таки, как ни уговаривал себя Сергей, странная неловкость не проходила. Он подумал, что, наверное, немножко шалят нервы, и решил не обращать на это внимания. Лучше смотреть на купола, лучше думать о чем-нибудь хорошем, приятном…

Розовый свет на куполах начал темнеть, гаснуть. Но запах сена стал еще вкуснее, ярче. Вот именно, он стал ярче. Сергей улавливал то один, то другой. Сено пахло то земляникой, то укропом, то вдруг лопнувшим зеленым арбузом. И еще — чуть слышно — молодой, свежей, опрятной женщиной…

«Какое же это наслаждение — вот так лежать живому, здоровому человеку! — подумал Сергей. — Лежать, не думать об огорчениях, следить, как гаснет закат…»

Только тут Сергей заметил, что на сеновале очень быстро потемнело и на улице ничего не стало видно. Но узкий проем дверцы Сергей различал. Проем и силуэт головы с пушистыми волосами.

— Се-ре-жа? — раздался громкий шепот. — Ты не спишь?

Юлька! Это Юлька заслонила собой почти все небо и монастырские купола. Она стояла на лестнице и вглядывалась в ароматную темноту сеновала. И Сергей тотчас же вспомнил, как она в пятьдесят втором тоже карабкалась по лестнице и, постанывая от страха, копошилась в сене, ползла к нему и прижималась сбоку, как котенок. И отказывалась спуститься вниз до самого утра. Как будто вчера это было!