К неведомым берегам - [4]

— Наташа! Наташа! Посмотри, какого я гостя привел!

— Ну его… не выйду… — последовал еле слышный ответ. — Скажи, кормит младенца…

— Прикажи, голубчик, собрать чай. Выйди, разлей по чашкам, а потом спохватишься, что кормить пора, и уйдешь, — последовал такой же тихий ответ.

Минут через десять сидели уже вдвоем с Голиковым за столом, хрустя крепким, как камень, рафинадом.

— Богатеешь, вижу, — заметил гость, пододвигая свою чашку в сторону самовара.

— Какое там богатство! Так, перебиваюсь с хлеба на квас, хотя и не жалуюсь: бог грехи терпит…

— Прибедняешься… А корабли?

— Глупое это дело, Иван Ларионович, скажу просто — не сурьезное. Сам посуди: отправил ты с первым встречным штурманом кораблишко, а с ним четыре, а то и все пять десятков сбившихся с пути промышленных — головорезы, пьяницы, гуляки… И ждешь: не то вернутся когда-нибудь, не то пропадут все, когда и с кораблем вместе.

— Вернутся, — наставительно заметил Голиков, — ан, смотришь, и богат, не ври.

— А вот и вовсе не вру: привезут, допустим, в десять раз больше, а одних издержек за три года нагуляют, почитай, половину! Но ведь три-четыре года капитал-то твой не в обороте! А чем промышлять?

— Ты неразумное сделал — засадил весь капитал. Ведь не карты — сегодня проиграл, завтра отыгрался, — продолжал наставлять Голиков, но Шелихов не слушал.

— Мало того, ты сам посуди, Иван Ларионыч, ведь кажиинный раз начинай дело спервоначала. Ну, дошел на остров — неведомо куда… Сегодня приняли тебя дикари хорошо, ласково, подружились. Не только наменяли все, что у них накопилось, но даже и сами помогали промышлять. А приехал через год — не говорю, через два, три, — натравят на тебя дикарей да вооружат их огнем бостонцы там али англичане, и готово — тут тебе и пуля, и отравленная стрела, и нож в спину… А то и в аманатах[1] у них наплачешься!

— Ну, а как иначе! — Голиков опять подставил чашку.

— Наташа, подсыпь угольков!

Через полминуты ведерный самовар снова захлебывался от усердия.

— Вот я и надумал, — продолжал Григорий Иванович, — первое — корабль всенепременно свой, да не на одно плавание, а навсегда… Не компания для него — бросила кости, получила выигрыш и сама рассыпалась, — а он для компании. Тоже и люди: пришли, провели свои промыслы и разбрелись кто куда. Нет, служи столько-то годов при промыслах, по договору, а потом — смена новыми. Люди меняются, а дело существует и растет, подыскивает вокруг местечки, облюбовывает и — подальше…

— Кажется, ты дело говоришь, — одобрил Голиков, отставляя чашку в сторону. Со скрипом пододвинул кресло, облокотился обеими руками на стол и сосредоточенно уставился прямо в рот Шелихову, приготовившись слушать.

— Я вот и смекаю: надо сколотить небольшую, но крепкую компанию, Шелихов крепко сжал кулак. — Во!.. И послать на острова, которых еще никто как следует не знает, сразу несколько кораблей. И не на один год, а на четыре по крайней мере. Привлечь к себе жителей лаской, подружиться с ними, построиться накрепко, завести промыслы, где пушного зверя много да рыбы для продовольствия… А там собрал на один корабль товару, отправляй тотчас, скажем, обратно в Охотск, где твоя контора. Оборотился — за ним другой, оборотился — третий. Выбирать зверя, само собой, с толком, по расчету… И поверь, ежели будем действовать, как теперь, то своих насиженных и устроенных мест у нас не будет. А защищать твои прибытки никто не станет. Шелихов повысил голос. — Охота государству их защищать?! Есть — ладно, а нет — и не надо. Другое дело — свои новооткрытые земли, государственные, признанные, земли Российского владения!..

Шелихов умолк. Гость задумался.

— Кто же возьмется за такое дело: строить корабли, ехать, бросить дело на много лет? — с сомнением проговорил старый купец и спросил: — Ты возьмешься?.. Окромя всего, деньжищи ведь нужны большие!

— Да, ежели хоть бы три корабля — тыщ сто, — тихо сказал Григорий Иванович. Видно было, что он высказал давно уже выношенную думку, а кое-что даже подсчитал.

— Корабли строить придется, — заметил Голиков.

— Конечно, нужны надежные, новые.

— Что мне пришло в голову, — сказал вдруг Голиков, кряхтя и шумно вставая, — однако пора и по домам… Я говорю «пришло в голову»: на днях должон быть у меня брат, Михаила Сергеич. Двоюродный он мне — ты его знаешь, — откупщиком теперь, вишь, в столицах, в Питере и Москве. Больше двух с половиной миллионов чистоганом в год казне отсчитывает. Сказывает, выгодно… Но что-то уж очень стал сорить деньгами — пролетит… Надо бы ему еще дело какое посурьезнее… А может, даже прокатает сам на острова. Моряк он, капитан, а тут целая эскадра. С ним поговорим… А как ты сам? Ведь мне ты никак не ответил?

— Хочу и сам испытать, — сказал Шелихов, потупясь. — Жена стесняет, добавил он тише. — Иван Ларионович, побудь, дорогой, минутку — прикажу запрячь…

Он быстро вышел распорядиться. Гость погрузился в глубокую думу. Затея хорошая, это было ясно. Но наличных денег у откупщика не было, надежда только на брата…

И вот он — столичный питейный откупщик Михайло Сергеевич Голиков налицо.

«Женский пересмешничек», — определила коротко Наталья Алексеевна.