К несчастью, только ты... - [5]

Что до греха, то случилось это с ними только однажды, много времени спустя, в Ленинграде, в период очередной истерической выходки Стеллы Викторовны. Случившееся (и опять инициатором была Вера) радости им не принесло. И не потому, что Глаголев любил свою истеричку, не потому, что Вера, он знал, мечтала найти какого-то человека «своей судьбы», а он, Глаголев, по ее словам, лишь отчасти напоминал его, — нет, не потому. Просто не того свойства, не той сути были их отношения.

Двадцатишестилетняя Вера, по мнению Глаголева, скорее всего сознавала себя старшей его сестрой, призванной опекать и заботиться, ограждать его от любых неприятностей-семейных прежде всего. Глаголеву казалось порой, что и на Стеллу Викторовну смотрит она как на свою неудачную невестку, заедающую жизнь ее Ванечки. Не то слово-неудачную!

Будь ее воля, вышибла бы она Стеллу из квартиры, за версту бы ее к Глаголеву не подпустила. Причем без тени ревности, а только из обиды за великовозрастного братца. А как она побледнела, слушая его последнюю семейную историю! Вот ведь родная душа…

Если бы Вера отыскала наконец «того человека» и вышла замуж, Глаголев искренне бы йбрадовался за нее… Впрочем, привязываясь к Вере все сильнее, знал он о ней немного: школа, работа, туризм, давний уход отца, недавняя смерть матери… Не любила она о себе рассказывать. О нем же она знала все.

…А вот идет он теперь, оказывается, вовсе не к Вериному дому… Куда ж это его тоска загнала, куда это его чоги несут?

Глаголев повернул направо, где его обдало едкой вонью автобусного выхлопа, и опять направо.

— Контакт на луче! — раздалось рядом, и ноги Глаголева обдало жаром, точно он по щиколотку провалился в горячий песок. — Десять дробь два! Объект малоимущ. Какое несчастье, Конта!

Ванечка вздрогнул, мгновенно сбросив оцепенение, глянул под ноги. Никакого песка, тротуар как тротуар. Никакого жара больше не ощущалось. Да и чему бы жечь? С чего?

А крик? Фу-ты, черт, померещится же такое…

Поброди этак вот, не то еще услышишь. Берика ты себя в руки, пора.

Он огляделся и усмехнулся: впереди был тупик. Узкий переулок упирался в громадный и мрачный домище, с такими редкими и невыразительными щелями-окнами на фасадной стене, что стена эта скорее напоминала брандмауэр. По той стороне переулка, где стоял Глаголев, были пущены под капитальный ремонт три или четыре дома подряд.

Неприятен, по крайней мере печален и странен облик таких домов. Кто и зачем заранее повыбивал в них оконные стекла? И не подряд повыбивал, а как бы выборочно, когда на фоне рваных острозубых дыр еще мертвее и страшнее выглядят одиночные уцелевшие стекла?

Зачем вон там выломаны рамы? Почему скособоченно висят двери? А эти сорванные карнизы — почему не до конца сорваны, а свисают угловато, ржаво скрежеща на ветру? Кто трудился, обрывая обои на стенах разоренных комнат, чего ради? Чтобы ветер полоскал разноцветные лохмотья? Ведь ни лесов еще, ни крана… И неотвязно ощущение, что никто ничего тут не рушил и не увечил специально, а произошло это с домом само собою, когда покинули его жильцы. Умер дом. Его воскресят, омолодят, заменят его нутро, но это будет уже иная жизнь: иные ритмы, иные звуки, иной воздух в жилых его ячеях. А старой жизни — конец. Тлен пятнает дома, отданные под капремонт. Не потому ли так прельщают они киношников для съемок сцен разрухи и беды, не потому ли изолируют такие дома от всего живого, огораживая заборами?

И здесь начали гнать забор, немного не доведя его до того дома, напротив которого стоял Глаголев.

Глаголев вдруг почувствовал, что за ним следят, что за ним кто-то неотступно наблюдает. Озираясь, он вертел головой.

— Контакт неизбежен, Смоли! Объект был в Векторе Хейса! — услышал он звонкий женский голос. Теперь-то не в прострации и бездумье, а отчетливо услышал. А вот и второй, чуть с хрипотцой голос:

— Чем это кончится для него, Конта, ты подумала? Десять дробь два! Объект иррационален. При таких параметрах он выложится весь! Оставь его, Копт!

— Может, ты предпочитаешь нижнюю десятку здешнего торгуна… торгунца… или как их тут называют?

— Скажи еще — торгонавта! Нет, не предпочитаю. Но если объект настолько иррационален…

Банечка ошалело оглядывался, силясь понять, откуда звучат эти взволнованные женские голоса.

— Ты ведь знаешь, сколько времени осталось нам в этом хроношлюзе! звучало откуда-то из стены. — Декомпрессия давно завершена. Покидать поплавок, так и не использовав попытки! Я бы пошла на контакт с любым здешним прошложителем. В конце концов это их время. Это их дело. Смоли!

— Но его параметры… Ты подумала об Инструкции, кланта?

— И пусть! Мне известен самый существенный пункт Инструкции: лучевка на хронопоплавке может быть только одна. В луч попал он, и выбирать нам просто не приходится!

Глаголев уже не вертел головой, однозначно уставившись на стену дома. Что за голоса? Не о нем ли этот странный спор?

— Алло! — крикнул Ванечка, глядя на блин номерного знака. — О чем речь?

— Что ж, Конта, пусть будет по-твоему, — услышал он. — Прошложитель с зонтом! Стойте на месте и, пожалуйста, не пугайтесь.

«Прошложитель… — успел усмехнуться Глаголев. — А что? Точно: все в прошлом…» И вздрогнул, и чуть было не прянул в сторону: так неожиданно за ближайшим высоким штабелем кирпича появились две девушки з строительных робах и касках. Как из-под земли выросли, как из воздуха сгустились. Одна держала в руках заляпанное известкой ведро, у другой через плечо на ремне висел незнакомый Глаголеву, малярный видимо, агрегат с блестящим чешуйчатым шлангом.