К истории аканья в московском говоре - [4]
Рассмотренными выше случаями не ограничивается мена букв а и о в московских грамотах первой половины XVI в. Исследованные грамоты дают значительное количество примеров, в которых смешение букв а и о наблюдается в топонимике. Необходимость выделить эту категорию слов особо диктуется тем, что большинство таких имен, знающих смешение а и о, неясного, а может быть нерусского, неславянского происхождения. Кроме того, у нас нет почти никаких данных для определения места ударения в подобных словах. Здесь можно говорить лишь о том, что тот или иной слог являлся, по-видимому, безударным.
Смешение а и о обнаружено в следующих топонимах: галачев:ское селище (17) — о[т] голачевского; о[т] инобажа (14; 15), реки инобажы (16), рекою инобаж[ь]ю (16), в инобажской волости — в инобожской волости (16), инобожские волости (16), инобожские д[е]р[е]вни (16); в радомлю (17), радомлею (17), радомльские (17), в волости зарадомлъ (17) — родомлю (17); растовцом (14), растовца (14; 15), растовцу (16), растовцовског[о] (17), — ростовитцкой волости (18); харланова (17), к харланову (18), харланово (17) — харлонову (17); чагадаевског[о] (7734), чагадаевское (7734), ча:гадаево (7736)[25] — чегодаевского (7735).
Близость звукового состава позволяет сопоставить написание названий: ваталинског[о] (47) — вотолино (17); тарутино (17) — торуткина (18); села малечкина (16) — молечкино болото (18).
Сюда же можно отнести колебания в написаниях: из казани (36; 2), в казан(ь) (80а, 80б и др.) и в козани (37).
Обращает на себя внимание значительное число случаев смешения а и о в географических названиях. Кроме того, показательным нужно считать, что почти все отмеченные колебания в написаниях топонимов приходятся на названия географических единиц, небольших по размеру и узкоместных по своему значению и характеру. Микротопонимика фиксировалась письменно сравнительно редко, написание таких слов меньше связано с орфографической традицией, поэтому в них легче могло отразиться живое произношение.
Смешение а и о наблюдается в исследованных грамотах еще в некоторых группах слов. Сюда относятся личные имена неславянского происхождения (типа ондрѣй — андрей, довыд — давид, донилов — данилов, симон — симан, мурзок — мурзак, леванидово и др.) и имена нарицательные тоже неславянского происхождения (кобальные — кабальные, томга — тамга, колпак — калпак, пономарево — понамарево, понагѣя — панагѣя и др.). Не все такие написания достаточно показательны для аканья. И тем не менее подобными фактами пренебрегать нельзя, особенно если рядом с ними обнаруживаются случаи, явно свидетельствующие о неразличении фонем [а] и [о] в безударной позиции.
На акающий характер произношения писцов московских грамот первой половины XVI в. указывает также смешение а и о в ударном слоге некоторых глагольных форм. Такое смешение в наших текстах приходится на формы страдательного причастия прошедшего времени от глагола садить.
Рядом с написаниями: строка сажона (35), пелена сажена (37), сажоно (35), сажено (35), са:жоны (32), сажаны (33), полицы сажоны (35) встречаются и такие, как сожона (32), сожано (32), зожоно (так в рукописи!) (32), сожаны (32)[26].
Явление, стоящее за подобным написанием, имеет общую природу с наблюдаемой в современных русских говорах заменой безударного [а] гласным [о́]. Такая замена (явления типа: [плач’у́] — [пло́т’иш], [сажу́] — [со́д’ши], [бран’у́] — [бро́н’иш]) наблюдается не во всех великорусских говорах, а только в акающих, и обусловлена она неразличением [а] и [о] в первом предударном слоге[27].
Косвенным подтверждением распространения аканья в Москве середины XVI в. могут служить записки Генриха Штадена[28]. Немец по происхождению, он прожил в Московском государстве около 12 лет — с 1564 по 1576 г., шесть из которых прослужил в опричнине при дворе Ивана IV. За свою службу Штаден получил право именоваться с «вичем», что свидетельствует о его высоком положении среди других опричников («…с этих пор я был уравнен с князьями и боярами»)[29]. В этом можно видеть указание на то, что Штаден, живя в Москве, общался с представителями разных социальных слоев московского общества, в том числе и высших. В оставленных им записках, где подробно описывается этот период жизни, он не мог обойтись без некоторых русских слов, не имеющих эквивалентов в немецком языке. В его повествовании встречаются также некоторые русские пословицы и выражения. Переводчик сочинения И. Полосин сохранил многие из этих слов и выражений в том виде, в котором они были переданы латинскими буквами Г. Штаденом. И хотя фонетическая показательность записей русских слов иностранцами справедливо ставится под сомнение
