К барьеру!_N 12 2009г. - [17]

Этого никогда не могли понять финансисты и банкиры. Для них разница между 100 и 99 рублями совершенно справедливо почитается за ерунду. Это связано с тем, что покупательная способность рублей независима друг от друга, и с выбыванием одного рубля все остальные рубли отнюдь не поражаются в правах.

Но с точки зрения производственника, индустриала, капитал, вложенный в производство, НЕДЕЛИМ по причине элементации. Машина состоит из десятков тысяч деталей, но без одной-единственной детали все остальные её детали — бессмысленное нагромождение, мусор. Испортишь один рубль стоимости — не денежный, а на практике выпускающий комплектующие — потеряешь без возврата 100, 1000, 100 000 вложенных в производство рублей.

Производственный потенциал без одной-единственной детали начинает стремительный распад. Поскольку никто не может получить оплату за труд, вслед за первым поврежденным элементом промышленной сборочной цепи вываливаются ещё несколько самых слабых звеньев. Их выпадение делает ещё более бессмысленным существование оставшихся.

Начинает процесс — в самом лучшем случае — процесс ПРИМИТИВИЗАЦИИ промышленного производства. Оставшись без нужных элементов, производство пытается сделать полезный предмет проще, без отсутствующих деталей. Так идет регресс, технологическое движение вспять национальной индустрии. Нет шарниров — уберем дверцу, нет стекла — затянем бычьим пузырем…

Но архаизация и примитивизация индустрии есть не преодоление гибели, а лишь её отсрочка. Международная конкуренция быстро погубит любителей заменять стекла бычьими пузырями.

Сложная индустриальная среда делает, таким образом, бессмысленной игру либеральных экономистов в санацию посредством разорения неконкурентоспособных. Два ремесленника действительно могут спорить друг с другом — кто из них достоин выжить в экономическом соревновании, отбив клиентов у неудачливого соперника.

Но в сложнейших системах взаимной зависимости и кооперативной элементации нуждающейся в центральном диспетчере современной индустрии невозможно вымирание слабых и выживание сильных, потому что мотив сотрудничества здесь гораздо значимей с технологической точки зрения, чем мотив борьбы за потребителя. Например, разорение отдельно взятого фермера возможно, а разорение отдельно взятого авиационного завода — нет (только всей авиационной промышленности разом), разорение отдельно взятого портного или сапожника — возможно, а разорение отдельно взятой газоперекачивающей станции или отдельно взятой электроподстанции — принципиально невозможно. Применять здесь принципы частной рентабельности, конкуренции, рыночного спроса и коньюнктуры так же нелепо, как в современном реактивном самолете заменять алюминиевые листы на фанеру…

Индустрия — это гигантская совокупность людей, которые не в состоянии САМИ О СЕБЕ ПОЗАБОТИТЬСЯ. В отличие от крестьянина с натуральным хозяйством, промышленник производит всего один-единственный, к тому же ненужный сам по себе, не имеющий никакой самоценности (без смежников и комплектующих) предмет. Поэтому индустриал по мере развития индустрии становится в социальном плане все более и более БЕСПОМОЩНЫМ и все более остро нуждается в защите центрального диспетчера, направляющего потоки ненужных изделий к устью всеобщей пользы.

Староверы семьи Лыковых смогли выжить в тайге много лет без общества, государства, без кооперации с внешним миром только потому, что они были крестьянами. Никакой индустриал не может повторить подвига Лыковых, он не может надеяться только на себя и выжить без соблюдения внешним миром очень жестких обязательств по отношению к нему.

Предприимчивость — понятие из доиндустриальной эпохи. Техника точна, и всякая предприимчивость (т. е. вариативность поведения) в общении с ней просто убьёт её. В 80-е годы, в том числе и с моим участием, промышленность Армянской ССР была оснащена новейшим по тем временам оборудованием. Оно и сегодня работает, производит продукцию, но… в Иране! Банда Левона Тер-Петросмана в начале 90-х годов вывезла гигантские станки в Иран по цене металлолома. Потом были и скандалы, и судебные разбирательства, но, ребята, — «поезд ушел», а точнее — фуры ушли за границу. Такова цена предприимчивости (безусловно, обогатившей петросмановцев) в мире индустрии.

Фигурально выражаясь, ручейки бессмысленности в индустрии сливаются в реку смысла. Разбитая по сегментам деятельность индустриалов не просто кажется наблюдателю противоестественной, но и действительно — при нарушении кооперационных процессов — является противоестественной. Вдумайтесь: сотня человек тратит всю свою энергию, надрывается на работе день и ночь ради производства какой-нибудь одной-единственной втулки, да к тому же в невообразимых количествах! Астрономическое число дурацких втулок, горы, эвересты продукта, который в примитивном (средневековом) хозяйстве не потребуется даже в единственном экземпляре!

Втулку глупо нести на рынок, глупо выкладывать в супермаркете. У неё нет и не может быть массы покупателей. Она нужна (если нужна) только одному-единственному покупателю — такому же странному со средневековой точки зрения стоглавому коллективу чудаков, насаживающему на нелепую втулку ещё более нелепый шпунтик! Скажите, какой рынок с его законами может регулировать этот товарообмен? Где-то в конце очень длинной цепи переработок и технологических переделов втулка и шпунтик станут частью сверхэффективной, поражающей средневековое воображение машины. Но туда ещё нужно дойти — потому что утрата одной-единственной втулки сделает итоговую супермашину технологически невозможной!