Изжитие демиургынизма - [51]

Побеседовать в мире предложил соседям Андрей Семенович. Саша, тут ухватив-шись за это предложение, винясь, упрашивал простить. Бес попуќтал, больше такого нико-гда не будет и разойтись мирно. Ущерба-то он не нанес… Так говорил Саша Прокурор. А Саша преступник всего-навсего боялся лишь одного, что узнают домашние, особенно дочка, Лена и жена Наталья. Приедут с внучкой. И та тоже взглянет на него косо. Федо-сья, мать, уехала за ними в город. Саша был один в доме эти дни и почувствовал свободу: все дозволено, как было дозволено еще совсем недавно ему, должностному лицу.

— Не о себе, а о них думаю, — бил на жалость Саша. — Дочка такая, узнает и носа не покажет, от родного отца отречется. И жена может уйти. Семья распадется, кому в ра-дость…

— Вот и объяснитесь по-дружески, — сказал художник, — когда-то ведь вроде и дру-жили все мы, трое… Коли прощать, то Дмитрий Данилович увероваться должен, что больше вреда от тебя, Александр Ильич, никаќкого никому не будет. И покайся вот как на духу перед образом Спаќсителя в храме во прощение грехов. Они у тебя немалые.

Саша встревожился: "Какие немалые?.." Но Андрей Семенович не стал ворошить прошлое и Саша примолк.

— Вы, Александр Ильич, завистью живете, у меня вот нет, а у тебя вот есть… — Дмитрий Данилович подчеркнуто, как и художник, назвал Сашу по имени-отчеству. И будто не о нем шел разговор, а вообще о челоќвеческом поведении, рассудочно прогово-рил: — Медку-то, конечно, всем хочется, как и картошечки молодой. И к мяску вот тоже тянет. Овечку или там теленочка приглядеть. В лесу копыта и рога находили, на волков сваливали, грешили. По завистникам ни огорода, ни животины вот не деќржи, потому что этого у него нет. Живи, что дадут. Бобыльство колхозное и заводит в чужой огород, а там и в дом. Без должности надо

украсть, а при должности другой способ есть: подачку взять. Коли должностью оправды-вается воровство, то вора и преступника негде уже и искать.

Дмитрий Данилович смолк. Недоумение и самого взяло: чего же происќходит?.. Вроде суда над должностным лицом, пусть и бывшим. И какой суд?.. Высший, святой, совести над бессовестностью. Правды над ложью. Божий суд. На такой суд Сашу привели его и должности, и порочность, вжившаяся в семейку Жоховых. И вот он перед Правдой, впервые за все свои годы… Но повержен ли?.. Не в притворстве ли кривда?.. Гоќлому-то как жить по совести!?. Заметил что-то похожее на усмешку Саќши. И взыграло что-то вро-де бы озорное: "Взять да взаправду и отходить его вот этой железиной. Разговор-то с ним пустой. Отвалтужу, пусть и отвечу…" Встал, решительный.

— Ты вот, Саша, пытаешься сухим выбраться из вонючей ямы, — сказал ему. — И вы-лезешь. Заступники у тебя найдутся. Потом с их помощью начнешь мне мстить. И даже хвастаться будешь, как Корня одурил. Знаю тебя… Так вот и прогуляюсь по тебе, закон-нику, этой штуковиной. — Приподќнял обрезок трубы.

Андрей Семенович перехватил его руку, сказал тихо:

— Оставь, Дмитрий, чего ты этим решишь?..

Саша, чуть запоздало учуяв опасность, вскочил с завалинки, прячась за художника, визгливо вскрикнул:

— Это самосуд… Закон за такое карает…

— Так ведь и собственность мою трудовую закон бережет, а вора каќрает, — прогово-рил Дмитрий Данилович, все еще грозясь.

Саша ухватился за художника, выталкивая его перед собой. Андрей Семенович и сам не мог понять, шутит, стращает Данилыч Сашу, или всерьез?.. Похоже всерьез. Так постояли какое-то время.

Но вот праведник, страдая, и уже стыдясь своего гнева, помолчав, высказал:

— Зла-то в тебе, Саша, сколько. Зла и лжи. Ты сама нечистая сила. Она в тебя всели-лась, выйдя из Татарова бугра. Голый бес, рушитель жизни, сам сатана…

Усмиренно покачав головой, сел, подумал, что и побоями Сашу не проќймешь. Стерпит, и будет еще коварней и злей. Коварство в нем заразќное, нынешнее, мстительное. Не прежнее, какое у них в Мохове мужиками наказывалось на камне Шадровике. Другое зло ныне, цивилизованќное, казенное, не свое, демиургыново-властное. Оно и во мне вот проќбудило первобытные позыв зверя.

Андрею Семеновичу под впечатлением высказов Дмитрия Даниловича навеялись сказы-поверья о нечистой силе. Сколько в них живой фантазии, додумок рассказчика, на-родных примет. Ими мирской люд и бичевал отступников от общинной мирской жизни. Вспомнил о колдуне, жившем по рассказам стариков у них в Мохове. Покою ему не бы-ло, подмывало навести порчу, сгубить скотину, вселить беса в девку или окуражить пар-ня. Старых людей меньше трогал, молодых норовил недужить.

В мыслях складывался лик от природы доброго и хорошего человека. Обыкновен-ный он, как и все. И как вот в таком "обыкновенном" разглядеть искусителя, в коем засел дух зла затаенно?.. Беда, случившаяся с соседом, всегда радует колдуна. Так вот и Сашу Жохова веселят преќступления олукавленного люда. В этом весь он, Саша-Прокурор, Жох…

Раздумывая об этом Андрей Семенович рассудочно высказал:

— Вот нас тут трое, росли вместе. Но друг на друга не похожи. В этом смысле как бы уже народ. Он ведь, народ-то, тоже единение разќных людей. Это и хорошо… А что вот по правде единит людей, и что рушит единеќние. Вот гвоздь-то где, суть всего!.. — И с кре-стьянской прямотой, неожиданной и для себя, вымолвил миролюбиво и шутливо: — Зна-чит, Александр Ильич, потянуло на сладкое… Бывает, бывает, что тут скаќзать, природа. Медведь тоже охотится за медком и зорит пчел… Но медведь — зверь…