Изъято при обыске. Полвека спустя - [14]

Я думаю: Дима, когда родители ввалились в квартиру и подняли шум, проснулся, хотя и не встал с постели (он же был не одет). И слышал наш разговор с Розой. И я уверена: ему было стыдно за мать. Уродился он явно не в нее. И слава Богу. Иначе не избежала бы я беда, продолжая дружить с этой «оригинальной» женщиной. Никогда в жизни не забуду, какую он впоследствии оказал мне услугу. Но об этом в свое время.

Итак, мы опять поссорились с Розой, а потом снова помирились. Уже не помню, кто первый пошел на примирение, но оно произошло. Когда Владимир сильно заболел, у нее впервые от переживаний отнялись ноги. Это было в 2003 году. Когда умер, она, позвонив мне по сотовому, позвала на похороны. Никого из новых ее подруг не было, из старых — одна я. С другими, бывшими одноклассниками не поддерживала почему-то она отношений. Хоронили Владимира его коллеги по университету. Роза тоже поехала на кладбище, показывая свою преданность супругу. А так как она не могла ходить, ее переносили с места на место, посадив на табуретку. Да, зрелище было тягостное...

Когда ей сделали операцию, она снова стала ходить. Но болезнь не отпустила ее. И ноги снова отнялись, как я уже говорила. Во второй раз операцию делать ей не стали, считая, что это желаемых результатов не даст. К этому времени я уже все поняла, как уже было сказано, но должных выводов не сделала. Я убедилась, что она — опасный человек, но страха перед ней у меня не было. Я так рассуждала: «Ну какой может причинить мне вред женщина, прикованная к постели?» Кроме того, неожиданно для себя обратила я внимание еще вот на что. Все, что она подстраивала мне, стремясь причинить зло, фактически злом не стало. Конечно, мне пришлось расстаться с мужем. Но это небольшая потеря. Он сам по себе не заслуживал того, чтобы я с ним жила. По ее вине (из-за того, что она донесла на меня в горотдел КГБ, то имело тяжелые последствия) я сильно болела. Но Бог дал, и я выздоровела. Приобретя опыт, написала книгу обо всем пережитом. В Перми издала. В Магнитке, в местных газетах, печатали отрывки из нее. Там же деятели культуры, молодые писатели и журналисты, устроили презентацию моего романа. Те, кому я его подарила, давали читать другим. Дошло мое сочинение и до преподавателей Магнитогорского педагогического университета. (так стал называться институт, который я окончила). Меня, как автора, поздравляли, хвалили. И это было очень приятно мне, хотя я и не тщеславна. Преподнесла я свой роман и Розе. Прочитав название его («Изъято при обыске»), она прямо-таки вырвала томик из моих рук. Подарила я ей и вторую свою книгу «Мать уголовника». Эта повесть всем, кто ее прочитал, тоже понравилась. Одна Роза опять скептически отнеслась к ней. Сморщившись, точно проглотила что-то горькое, проворчала что-то невразумительное. Обидевшись, я отняла у нее книгу. И больше уже ничего из того, что печатала, ей не показывала. Впоследствии издала я еще пять книг. Четыре романа оказались в интернете, благодаря стараниям моих покровителей. Мои достижения, конечно, не вызывали восторга у Розы. Но она враждебность свою по отношению ко мне пока что скрывала. До поры до времени.

Мне кажется, после того, как я ночевала у нее (когда издавала свою седьмую книгу) и Роза нечаянно выдала себя, она уже не надеялась, что я снова буду приходить к ней. Но я явилась, узнав, что ей стало хуже...

Сын по-прежнему ухаживал за ней: умывал, переодевал, носил на руках в туалет, готовил для себя и для нее. Кормил три раза в день, а может быть, и чаще. Пенсия у нее, как у инвалида I группы, большая, да и Дмитрию доплачивают за то, что опекает нетрудоспособную мать. Так что материально он вполне обеспечен. Дима покупал в магазинах и на рынке все, чего бы она ни пожелала. Она капризничала, и без конца вызывала его, когда он находился на кухне:

— Дима! Дима! — кричала она так громко, что казалось — вот-вот сорвет голосовые связки. Я посоветовала ей приобрести колокольчик и его звоном давать сыну знать, что она в нем нуждается. Но Роза лишь рукой махнула в ответ. Ей нравилось гонять его туда-сюда. Когда я бывала у них, Дмитрий, прислуживал матери, и мне, естественно, уделял внимание. А Роза как-то сказала: «Он радуется твоему приходу, потому что в этот день ему разрешается выпить». Она хотела, чтобы я думала, что он лишь по этой причине, из-за выпивки приветствует мое у них появление. Мне это она внушала, а себя, по всей вероятности, уже уверила в другом, что он слишком уж носится со мной, и досадовала в душе и на Диму, и на меня. Но внешне не проявляла, повторю, своего раздражения, старалась выглядеть спокойной, доброжелательной.

Когда в то лето, прибыв в Магнитогорск, пришла я к ним в первый раз — на правах старой подруги — без звонка, чем по ее мнению, нарушила одно из правил хорошего тона, она не сделала мне замечания. Но когда я уходила, попросила, очень вежливо, в следующий раз и вообще о своем намерении навестить их предупредить по телефону. «Ведь Димы, сказала она, иногда не бывает дома, а я, услышав звонок в дверь, не могу подойти и открыть... Я даже встать на ноги не могу...» — пожаловалась она.