Изъято при обыске - [67]

Ясно было мне: девчушка влюблена в паренька, а он безразличен к ней. К концу пути он признался мне в любви. .

В Москву мы прибыли рано утром. Из Москвы Сергей должен был уехать вечером. В нашем распоряжении с ним оставалось 12 часов. Целый день мы провели вместе. Бродили по столице. Побывали на Красной площади, послушали бой курантов. Долго сидели в скверике у Большого театра. Я любовалась прекрасным произведением архитектуры, мечтая попасть когда-нибудь в этот театр, посмотреть какой-либо из моих любимых балетов с Галиной Улановой в главной роли: "Ромэо и Джульетта", "Бахчисарайский фонтан" или хотя бы "Умирающего лебедя" Сен-Санса. . я глядела на здание, а Сергей, как зачарованный, — мне в глаза. .

Бесспорно, пылкость его чувств тронула меня. Но я ему сразу сказала:

— Все это невозможно. Я же старше тебя. Ты школу только что закончил, а я — институт.

Признаюсь: разница в возрасте у нас была невелика и меня озадачило другое. Сергея надо было ждать еще дольше, чем Женьку. Но он влюбился в меня, как я в Евгения. И это не могло не льстить мне. Пока я жила в Москве, он каждый день присылал мне открытки, письма, полные мольбы и уверений. Такие же послания стали приходить в Магнитку, когда я вернулась домой. Но они уже мало занимали меня. Во-первых, потому что здесь был Женька, во-вторых (и эта причина, надо полагать, была более веской, чем первая) я начала работать, конфликтовать с начальством, и любовные переживания отошли у меня на второй план…

Я уже говорила о том, что пока училась в институте, чуть ли не все кафедры убеждали меня, что надо продолжить учету в аспирантуре, расхваливали мои курсовые работы. Но я сама не находила в них ничего особенного, потому что писала их довольно легко. Меня тянуло заниматься трудным делом — творчеством, поэтому я и выбрала на случай, если не поступлю в литинститут, школу, о которой имела какое-то представление, так как сама совсем недавно сидела на ученической скамье. Ведь именно в школе, где так тяжко. с одной стороны, а с другой — так интересно, потому что здесь сама, вечно меняющаяся жизнь. а не только сухие науки (успевшие мне еще в институте порядком надоесть), здесь сложные характеры, острые конфликты, другими словами, именно то, что и нужно, чтобы, ничего не выдумывая, писать. Я так рассуждала, будучи студенткой.

Чего хотела, то и получила, даже больше. чем требовалось. Попала я в настоящую мясорубку, как мои родители и дед в тридцатые годы. Не жизнь у меня получалась, а форменный роман. Садись и пиши, что я и делала, как говорится, по горячим следам событий, Несколько тетрадей, исписанных тогда и во время обыска изъятых у меня, вернули мне, ничего криминального не найдя в них. Безусловно, я использовала эти свои наброски теперь, чтобы оживить свое повествование о том, что ушло уже в прошлое.

Но одна глава, где говорится о последних днях, проведенных мною в общеобразовательной школе, почему-то осталась незаконченной. Сейчас нужно восполнить этот пробел и тогда уж идти дальше. .

Задумав провести в выпускном классе разговор о подвиге, я преследовала одну лишь цель: разбить розовые очки, сквозь которые десятиклассники смотрят на мир, также привить иммунитет против всего мучительного и трагического, что может впоследствии преподнести им жизнь. 0 большем под конец хрущевской "оттепели" я не помышляла. Однако реакция на мои слова этих мальчиков и девочек в ученической форме, до сих пор вполне законопослушных, превзошли все ожидания, какие только у меня могли быть. .

Подошел как-то ко мне на перемене в коридоре один из подростков, ничем не примечательный, неприметной наружности (таких обычно неформальные лидеры в ученических коллективах использует в качестве "шестерки") и, напряженно мигая белесыми ресницами, испуганно озираясь по сторонам, спрашивает, не состою ли я в какой-нибудь запрещенной организации и как им записаться в нее всем классом. Тоже мне! Додумались, новоявленные молодогвардейцы: в запрещенную — и всем классом сразу! Я уже забыла, что именно ответила тогда этому пареньку, ног под собой со страху не чуявшему, но все-таки жаждущему заодно с другими, смелыми ребятами совершить подвиг. Помню только: этот инцидент ускорил мое расставание со школой.

О своей намерении покинуть их не ставила я в известность старшеклассников, не думала — не гадала, что будут какие-то осложнения после того, как я уйду. А они были. Когда в одно прекрасное осеннее утро (даже до зимы не продержалась я в новой школе. В первой, стало быть, меня терпели три года, во второй- три месяца. А из третьей (прикидывала я) если надумаю когда-нибудь вернуться, по идее придется вылететь через три дня?! Ничего себе перспектива!) Итак, когда в одно морозное, но ясное ноябрьское утро в класс, вместо меня, вошла другая учительница (понятия не имею кто, не выясняла), ученики 10-А, смекнув, что это протеже директрисы, выжившей меня- и эти ребята узнавали от кого-то все подробности моих отношений с администрацией — устроили новенькой литераторше такой "горячий" прием, что она, не успев открыть рта, поспешила. . закрыть дверь с другой стороны и больше уже не рискнула приблизиться к этой, ей противопоказанной двери. Дети думали, что все дело в Татьяне Павловне, невзлюбившей за что-то меня. Ее, запанибрата державшуюся с ними, нисколечко не боялись они. Им казалось, наверное, что директор сама побаивается их и стоит ее чуть-чуть припугнуть, она запляшет под их дудку, а я вернусь к ним. Возможно, чтобы подкрепить свой пошатнувшийся авторитет, Платова, этот "молодой руководитель коммунист, депутат горсовета", и пошла бы на уступки ученикам под их нажимом. Но загвоздка была в другом, в том, что я не хотела никому и ни в чем уступать. Вернуться, конечно, можно было, но работать по-прежнему нет: слишком времена переменились. Упорствовать в этих обстоятельствах значило лезть самой в пекло и тащить за собой несовершеннолетних. А это было бы уж чересчур революционно. .