Изъято при обыске - [2]

— Товарищи! Вам придется встать! — не найдя другого способа заявить о себе как об учителе, приказывает она чужим, непослушным голосом.

— Ого-о-о! — Прокатилось по классу. Загремели стулья. Парни и девушки, смущенно подталкивая друг друга (за столами их было по 4–5 человек) с сомнением на лице поднялись, притихли. Кто-то за последним столом громким шепотом произнес:

— Два года назад я учился с ней в одной дневной школе. Я в седьмом, она в десятом. Когда она успела? Вот это да…

— Здравствуйте! — не забыла сказать Юлия и, в свою очередь, изумилась, как дружно ответили они ей и сели только тогда, когда она позволила. Сердце колотилось где-то в горле, как на бегу во время спортивных соревнований. Но голова работала как будто независимо от него. Юлия назвала свое имя и отчество и, усевшись на краешек стула за уголок стола, принялась выкликивать учащихся по списку. Список был длинный, на двух страницах в клетку. Когда разобрала и правильно прочитала последнюю фамилию, сердце успокоилось, ноги в коленях перестали дрожать. Только листочек с планом урока не давался в руки. Но вот наконец и он покорился. И Юлия начала: "Я в первый раз жалею о том, что природа не дала мне поэтического таланта, ибо в природе есть такие вещи, о которых грешно говорить смиренной прозой"…

Класс затаил дыхание. Все глаза, разноцветные, но с одинаковым выражением, пытливые, чуть восхищенные, немного недоумевающие (никак не могут согласиться, что она, такая молодая, — учительница) смотрят на нее.

А она говорит, говорит… Опять волнуется. Но это уже какое-то совсем иное волнение, не то, что она испытывала перед уроком, не парализующее, а мобилизующее всю ее энергию, радостное, вдохновляющее, доселе неиспытанное ею. Говорила бы, говорила…Только сильно пересыхает во рту. И большая стрелка квадратных часов над доскою очень быстро, толчками движется по кругу. Скоро раздастся господствующий над всеми в любой школе звонок. Звонок с урока…

— Теперь запишем кое-что в тетради, — сказала Юлия уже вполне спокойно, мягко, вовсе не приказным тоном, но ученики поспешно, словно по команде, раскрыли тетради, прямо-таки схватили ручки. Они признали ее учительницей, смирились с ее молодостью. А среди них есть и немолодые, бывалые. Вон тот мужчина в углу у окна. Чуб упал на лоб, открыв седую прядку. Он тоже подчиняется ей, разве что смотрит на нее не так, как все. Несколько покровительственно и снисходительно, как старший брат.

Рабочие… Какие это замечательные люди! Как она боялась, что они встретят ее в штыки, начнут испытывать на первом же уроке и она, опростоволосившись, вылетит из класса, как пробка из бутылки, вышибленная сильным ударом…

И вот все опасения позади. Ни одного замечания за 45 минут. Все отлично, все прекрасно. Так хорошо, как в жизни не бывает… Не знала Юлия, что ждет ее на перемене. И предположить не могла она, лучшая выпускница пединститута, окончившая курс за два года вместо положенных четырех, чего ей надо остерегаться, идя в школу… Все кафедры института рекомендовали ее по своим предметам в аспирантуру. Но она выбрала самый увлекательный предмет — жизнь!

Сияющая, сгорая от нетерпения первому, кто к ней обратится, будь то директор или кто-нибудь из коллег, излить свой восторг, свое ликование и завязать дружбу с человеком, уделившим ей хоть чуточку внимания, вошла она после звонка в учительскую.

Но никому не было до нее никакого дела. Никто не приблизился к ней, ни о чем не спросил. Лишь поглядели в ее сторону без всякого интереса, безразлично. Так смотрят пассажиры в городском транспорте на вновь вошедшего, еще на одного…

Вот откуда она выскочила, как пробка из бутылки, вышибленная сильным ударом. Из учительской. Выбежала, отстранив от двери молодого парня с бледным лицом и большими темными глазами. Этого юношу она только что видела в классе, на своем уроке, и запомнила. Зачем он теперь торчит здесь? За кем подсматривает в щель? Почему так растерялся, столкнувшись с нею? Этот парнишка своим ошарашенным видом (как будто его поймали на месте преступления) развеселил Юлию, напомнив ей, что первый самостоятельный урок прошел, как мечталось, что рабочие, ее ученики — прекрасный народ. Она убедилась, что правильно сделала, дав согласие пойти работать именно в ШРМ, и, позабыв про обиду, причиненную ей негостеприимными коллегами, улыбнулась сквозь слезы.

Захотелось, взмахнув руками, как в спортзале, покрутиться на одной ножке. Жаль, что нельзя было сделать этого на глазах у взрослых учеников, которые, взявшись под руки, чинно прохаживались по широкому, просторному коридору.

***

Туфли, босоножки, танкетки, точно вспугнутые воробьи, разлетелись в разные стороны от "спотыканий" Юлии. Она торопилась на работу. Через 35 минут начнется ее урок, а она еще дома, мечется по квартире в одной сорочке. Проснулась рано, в 6 часов, но только что кончила проверять тетради, которые ученикам обещала принести сегодня. И зачем людей обнадежила? Еще бы один денек! Правда, диктант, не сочинение, короче текст. Но классов три. Всего двести работ. И в каждой ошибок — красным — красно, как волчьих ягод осенью на кусту. Никогда прежде не сталкивалась она с подобным, чтобы в классе на твердые тройки писало всего лишь по 10–15 человек из семидесяти. Это был уже второй диктант, который она провела. Результаты первого были еще хуже. В среднем на одного ученика приходилось по 15,5 ошибок. Подсчитав, Юлия схватилась за голову. Однако паниковать не стала. Настроила себя на "ликвидацию безграмотности". С тех пор занимается в свободный от уроков день (по четвергам) дополнительно, и утром, и вечером, благо, отстающие консультации эти посещают очень охотно. Печально лишь то, что сдвиги покамест почти незаметны. Лишь сама она заметно похудела. Еще бы ей не похудеть! Столько тетрадей — раз! Подготовка к урокам — два. И это не шутка готовиться ежедневно. Это тебе не студенческая практика в школе, когда один урок пишешь неделю и потом очаровываешь ребят. Они согласны чуть ли не любого своего учителя променять на среднего практиканта.