Извращение желаний - [28]

Патрульные о чем-то пошептались, затем, вытащив Калеку на лестничную площадку, пригрозили: «Смотри у нас!» И ушли.

Я остался один, только расположился отдохнуть, а в дверь снова громко застучали. Это пришел Палач. Извиниться. У него броня, его, конечно, не призвали, но сейчас – время не для вечеринок.

На улице кто-то дико заорал. Мы с Палачом выглянули с балкона: патрули тащили Кочегара. Я этому обрадовался. Палач похлопал меня по плечу:

– Это по моему доносу!

– Спасибо! – искренне поблагодарил я его. Я хотел было спросить у него про отца, про свои ноги, но передумал: дети ведь за родителей не отвечают. Я проводил Палача и допил свой коньяк, лег на Медвежонка. Я заснул быстро и глубоко. Но мне все же приснились мои ноги – настоящие здоровые ноги. Они сами пришли ко мне и готовы были стать на свое место. Но я выгнал их прочь. Ну, зачем, скажите на милость, мне здоровые ноги?

– Это круто, – сказал я искренне. – Не то, что требуется, но круто. А фантастику можешь?

Опять возникли листики. Такое впечатление, что Ыдыка Бе мог писать в любом стиле и на любую тему. Только не мог он писать так, как это требовалось издательствам.

Вездеход резко пошел вниз, заскрежетал и остановился. Вика осторожно спустился по громыхающим ступенькам трапа, недоуменно осматриваясь.

Какой-то в оранжевом ухватил его за рукав и потащил в длинный барак, шепча натужено:

– Быстрее, ну быстрее же…

– Позвольте? – попытался сопротивляться Вика, по оранжевый уже впихнул его в сырое помещение и зашептал, вздрагивая:

– Раздевайся совсем, ну быстрее же…

Вика растерянно начал раздеваться, стягивая поочередно пиджак с порванными подмышками, потное белье, заскорузлые носки.

Потом его пропихнули в маленькую дверцу и отовсюду полилась вода. Он торопливо потер тело, а вода перестала подаваться и его втянули за руку в другую комнату, перерезанную гладким дощатым барьером.

За барьером стоял усатый в каске и косоворотке. Он сунул ему груду мятой одежды и гулко откашлялся.

Вика начал торопливо одеваться, просовывая ноги в непривычно узкие брюки. Через пять минут он осматривал себя, неуклюжего, странно безликого в оранжевой форме с многочисленными карманами на пуговицах. Ширинка застегивалась на молнию, а рядом, на коленях, было три больших кармана. На куртке их было шесть и один сзади.

Усатый вылез из-за барьера и начал торопливо помогать застегивать их. Он ловко продевал огромные пуговицы в маленькие петельки и гулко шептал, дыша чесноком и селедкой:

– Нельзя… порядок… нарушать нельзя. Потом он пропал куда-то, а динамик на потолке затявкал, пришептывая:

– Мобицизила к старшему, мобицизила к старшему.

Вика подтянулся и, тяжело переставляя ноги в огромных, размеров на пять больше, башмаках, двинулся вдоль по коридору, в конце которого его нагнал усатый и, дыша чесноком, привязал к подошвам толстые чугунные пластинки.

Старший был длинный, весь перетянутый, с черными червячками усов под носом. Он оглядел Вику и заторопился словами с сильным кавказским акцентом:

– Зачем нарушаешь, дорогой, большой непорядок делаешь.

Вика посмотрел по сторонам и беспомощно уставился на старшего, стараясь стоять ровно.

– Совсем бестолковый, – заговорил старший беззлобно, торопливо нагнулся, застегнул Вике карман у правого колена и оглянулся зачем-то. – Иди, дорогой, не нарушай больше.

Вика вышел, пошатываясь, и очутился на огромной бетонной площадке, уходящей за горизонт. По площадке ехал грузовик с открытыми бортами, и двое в оранжевом ссыпали что-то на бетон. Вика нагнулся и потрогал – оказалось, обыкновенная пыль.

Откуда-то из-под земли вынырнул усатый и потащил Вику в сторону. Бетонная плита отодвинулась, и они скользнули вниз, вглубь, понеслись по пронзительным коридорам. В левом рукаве, продолговатом, с серыми стенами, стояли кровати в ряд, в три этажа, густо. Усатый показал на одну, буркнул:

– Двенадцатая. Твоя. Спать.

От него по-прежнему несло чесноком и еще чем-то мучительно знакомым. Вика вскарабкался на кровать и, засыпая, вспомнил: от усатого пахло тройным одеколоном…

Вика настойчиво покачивал ванночку с проявителем, и в красном свете медленно выплывало изображение чего-то мутного. Вдруг фонарь метнулся и свалился куда-то вниз, в темноту, а Вику ухватили за ногу и начали ожесточенно трясти, приговаривая: «Нельзя, порядок нарушать никому не положено». Ногу отпустили, а вверху появился кудрявый динамик и заверещал отчаянно:

«Бей его, подлого, бей!»

Вика вздрогнул и проснулся. Рядом стоял усатый и сноровисто дергал его за левую ногу.

– Нарушаете, – сказал он, увидев, что Вика проснулся, – непорядок.

Густые рыжие усы его шевелились в такт отрывистым фразам, а рот открывался немного раньше звука – такое создавалось впечатление.

Вика соскочил на пол, одеваясь на ходу, побежал за усатым на бетон, где были остальные, и присоединился к ним, начал отупело переставлять ноги по площадке, стараясь держать туловище прямо и не чихать от свеженасыпанной пыли.

Где-то вдалеке заунывно взвизгивала большая циркулярная пила.

Тревога не была похожа на учебную. Это было видно по растерянным физиономиям старших и усатых. Они беспорядочно метались и что-то выкрикивали. Оранжевые столпились бестолково в тупике и лихорадочно застегивали друг другу карманы.