Извилистые тропы - [18]
То, что Фрэнсис выбрал пурпурный цвет для свадебного наряда, не может не интриговать. Пурпур носили римские императоры и персидские цари. Возможно, в своем воображении он видел себя Юлием Цезарем или Дарием. Нет никаких письменных свидетельств относительно того, кто еще был приглашен на свадьбу и где молодые супруги проводили медовый месяц, — если он у них вообще был. Туикенем-Лодж представляется более подходящим жилищем, чем Горэмбери, ввиду того, что 13 мая Фрэнсису предстояло зачитывать перед его величеством «Жалобу на злоупотребления» — не свою собственную, а жалобу преданной своему монарху палаты общин. К тому же башни дворца Ричмонд на противоположном берегу Темзы, которые так хорошо были видны из Туикенем-Лоджа, наверняка показались более привлекательным зрелищем молодой жене всего-то четырнадцати лет от роду, чем торжественные покои и галерея Горэмбери, особенно если учесть, что поездка в Хартфордшир сулила ей встречу со свекровью, вдовствующей леди Бэкон, которая жила затворницей на своей половине и наверняка была бы обескуражена появлением «юной новобрачной» в серебряной и золотой парче.
Итак, брачная ночь наступила и прошла, оказалась ли она счастливой или неудачной — нам никогда не узнать. Было бы цинично предполагать, что суждения Фрэнсиса в написанном позднее эссе «О браке и холостой жизни» относятся к Элис: «Для человека молодого жена — любовница, для мужчины зрелых лет — подруга, для старика — сиделка. Мужчина женится, чтобы иметь возможность ссориться, когда появится желание; и все же не зря сочли мудрецом человека, который на вопрос, когда мужчине следует жениться, ответил: „Юноше слишком рано, старику вовсе не следует жениться“».
Однако в сочинении на латыни, которое он напишет через год после свадьбы — «Cogitata et Visa de Interpretation Naturae» («Размышления и умозаключения касательно истолкования природы»), — есть любопытный пассаж, где он вспоминает Сциллу из греческого мифа: «У нее женское лицо и туловище, но чресла опоясаны лающими псами. Точно так же эти доктрины сначала являют нам прекрасное лицо, но безрассудного влюбленного, который устремится к соитию с ними в надежде зачать ребенка, прогонят воплями и визгом». У Фрэнсиса Бэкона и Элис Барнем не было детей…
Двадцать седьмого мая в работе парламента был объявлен перерыв до шестнадцатого ноября, так что в распоряжении молодого мужа оказалось целых полгода, чтобы оказывать знаки внимания своей юной супруге и добиваться если не пылкой любви с ее стороны, то хотя бы доброго расположения. Возможно, визит ко двору поможет делу. В начале июля в Лондон приехал погостить брат королевы Анны король Дании Христиан. Он сошел на берег с флагманского корабля в Грейвзенде, где его встретили его зять король Яков и племянник принц Генри и потом отвезли его на своей королевской барке в Гринвич. Бедняжка королева Анна с трудом оправилась после родов и смерти дочери, которая прожила всего несколько часов, и все надеялись, что приезд короля Дании поможет ей пережить утрату. Король проехал в торжественной процессии по улицам Лондона, после чего августейшему гостю были устроены самые разнообразные развлечения и увеселения — ему показывали собор Святого Павла, Вестминстерское аббатство, Тауэр с обязательным зрелищем травли медведя мастифами, потом была соколиная охота, охота на вепрей и оленей…
Граф Солсбери устроил в Теоболдзе великолепный прием в честь сразу двух королей — Якова и Кристиана с их свитами, хотя королева Анна не приехала. Вполне возможно, что Фрэнсис и его жена тоже были приглашены, ведь они были родственники графа, и если они в самом деле присутствовали на торжественном приеме, Фрэнсис, вероятно, счел своим долгом спустя короткое время увести оттуда свою юную супругу. Обед прошел благополучно, но за ним последовала маска, в которой должно было изображаться, как царица Савская приехала к царю Соломону. К несчастью, придворная дама, игравшая роль царицы Савской, проявила слишком большую неумеренность за трапезой и, когда стала подносить дары королю Дании, споткнулась на ступеньках и вылила ему на колени и вино, и сливки, и желе.
Король Дании, который тоже «отдал дань винам», обтерся и пригласил даму на танец, однако растянулся на полу и был унесен в дальние покои отдохнуть. Маска продолжалась, ее участники пьянели все больше, они уже не стояли на ногах, падали и засыпали, кому-то удавалось добрести до холла, где их начинало отчаянно рвать. Последняя лицедейка, долженствующая изображать Мир, впала в такое буйство, что пожелала драться со всеми, кто стоял у нее на пути, и колотила их по голове оливковой ветвью. Истории неведомо, что думал обо всем этом незадачливый хозяин, но его отец, великий государственный муж лорд-казначей Берли наверняка перевернулся в гробу.
