Извещение в газете - [9]

— Мрачновато, не правда ли? — заметил он.

— Что вы имеете в виду? — не понял я, отнеся его высказывание к своему вопросу.

— Здесь, в комнате, — ответил он.

Кабинет директора выходил на северную сторону — узкая комната, обставленная просто, разумно: письменный стол, за ним шкаф для бумаг. Ведь главным в работе Штребелова были осмысленность, скромность.

— Я не мог бы здесь работать, — добавил Юст.

— Вам это и не потребуется, — сказал я.

— Но заходить-то сюда мне придется. А это повлияет на мое настроение. И ученики, которых будет вызывать директор, воспримут эту комнату так же.

— Здесь не клуб, коллега Юст.

Юст посмотрел на меня открытым взглядом, покачал головой. А у него голубые глаза, подумал я, именно такие представляешь себе, когда говорят — «голубые глаза». Сидит непринужденно на стуле и уже высказал свое мнение о кабинете директора, более того, раскритиковал его. Ну, с этим господином не соскучишься, подумал я, разглядывая его шелковый платок, и не мог не признать, что выглядит Юст очень неплохо.

Э, черт побери, сейчас ведь речь не о директорской келье, сейчас речь о классном руководстве. Времени у нас перед началом учебного года в обрез. Это надо бы знать коллеге старшему учителю.

Но он не спасовал.

— Однако вы согласны, коллега Кеене, что помещение воспитывает?

— Разумеется, — буркнул я не очень-то дружелюбно, — вот это, в котором мы столь оживленно беседуем, воспитывает скромность, умение сосредоточенно работать.

Юст внимательно посмотрел на меня. В его глазах забегали смешинки, и вот уже улыбалось все лицо. Улыбкой сияющей, обезоруживающей, с которой нам еще не раз придется иметь дело.

— Ах, вот как вы отбиваетесь? Ну что ж, это мне по вкусу. Но я не сдаюсь. Вы еще не раз кое-что от меня услышите.

— Я бы хотел услышать от вас что-нибудь о классном руководстве, коллега Юст, — сказал я весьма сухо.

Улыбка исчезла с его лица.

— Восьмой класс. До сих пор я преподавал только в девятых и десятых.

— Знаю. Но тогда оставались бы там, откуда пришли.

— Вы же спросили мое мнение, — холодно ответил он.

— Я полагал, вы поинтересуетесь классом, который принимаете, — сказал я и приподнял классный журнал, приготовленный заранее.

— Можно мне заглянуть в него? — спросил он.

— И даже должно.

Он открыл журнал. Теперь я как следует разглядел его лицо. Выразительное. Вокруг глаз и рта легкие морщинки. От смеха ли только? Я уже пожалел, что разговаривал так резко, это, вообще говоря, не в моих правилах.

Читая, Юст слегка прищуривался.

Выпиши себе очки, парень, подумал я, нечего форсить. Ты и в очках будешь хорош собой.

Я удовлетворенно хмыкнул, подумав так, и настроение у меня опять поднялось.

Тут Юст вскинул глаза и сказал:

— Довольно высокий средний балл. Не слишком ли высокий для восьмого класса?

Настроение мое тотчас упало.

— Как можете вы так говорить, не зная класса?

— Из опыта. Слишком часто я замечал, что ученики с хорошими и даже очень хорошими оценками, переходя в девятый класс, не отвечали нашим требованиям.

— У нас есть собственный опыт, — запальчиво ответил я, — и вы теперь здесь, а не там.

Он посмотрел в журнал.

— Прекрасно. Ларс, Биргит, Рамона и как вас еще назвали ваши родители, скоро мы с вами познакомимся. Тогда и поглядим, чего вы стоите.

Он аккуратно положил журнал на стол. Нет, его нелегко поддеть, он тут же расквитается, умеет ловко отразить удар.

Впоследствии мы как-то вспоминали эту нашу первую встречу, и Юст сказал:

— Ты восседал в штребеловском кресле, точно Марс собственной персоной. Господа, до чего же мрачно-напряженное лицо было у тебя. Такие ухищрения меня, уж извини, только смешат. В этом и было наше спасение, старик, не то мы бы еще подрались в святая святых Штребелова.

Нет, мы не подрались, мы поговорили подчеркнуто деловито, и ясно было, что каждый ищет приемлемое отступление. А что Юст в душе подсмеивался надо мной, я не заметил. Возможно, все протекало не совсем так, как он изобразил позднее. Юст был человек с фантазией, и она кое-кому из нас, а прежде всего ему самому, частенько доставляла массу хлопот.

Как ни странно, но я не рассказал Карлу Штребелову о нашей стычке, я только сообщил, что Юст согласился взять восьмой и теперь знакомится с ситуацией в классе.

— Значит, будешь им впредь заниматься, — сказал Карл Штребелов.

— Тебе он, видимо, не по сердцу? — спросил я.

Этого Карл не признал. Но и я мог бы воздержаться от реплики, я же помнил о разговоре Штребелова с Юстом, когда вопрос Карла остался без ответа.

Чтобы успокоить Карла, я сказал:

— Все будет в порядке.

Вполне, таким образом, закономерно, что следующий обмен любезностями между мной и Юстом не заставил себя ждать.

Случилось это в первый день нового учебного года.

В тот день погода внезапно и резко изменилась. Осень рано, словно бы желая облегчить и нам и ученикам прощание с теплым летом, дала о себе знать.

Карл Штребелов, невзирая на порывистый ветер, держал на школьном дворе речь и ничуть не сократил свое выступление; нет, это было бы нарушением всех его принципов. Что нужно сказать, должно быть сказано. Ветерок, дождичек. Ну и что? Мы привыкли и худшее терпеть.

Он представил всем и нового учителя, нового коллегу, господина Юста.