Изверг - [25]

Фредрик помог Мари переобуться. Снял с нее красные туфельки с металлическими пряжками, поставил на полку, помеченную слоном, ее знаком. У других были красные пожарные машины, и футболисты, и диснеевские герои, а она выбрала слона. Он дал ей сменку, белые матерчатые тапки.

— Не уходи, пап!

Она крепко вцепилась в его плечо.

— Но ты же хотела сюда? И Микаэла тут. И Давид.

— Останься. Ну пожалуйста, пап!

Он взял ее на руки, прижал к себе.

— Ну-ну, детка, ты ведь знаешь, папе надо работать.

Мари смотрела ему в глаза. Наморщив лоб. С умоляющим видом.

Он вздохнул.

— Ладно, ладно. Так и быть, останусь. Но совсем ненадолго.

Мари так и стояла рядом. Чмокнула своего слона. Обвела пальчиком его контуры, от ног вверх по спине, вдоль по хоботу. Фредрик молча повернулся к Микаэле, беспомощно пожал плечами. Так было с тех пор, как она начала работать, скоро уже четыре года, после ухода Агнес. Каждый день он надеялся, что это последний раз, что завтра он сможет оставить ее, сказать «пока» и уйти без угрызений совести.

— И надолго ты решил остаться сегодня?

Тут их мнения расходились. Микаэла считала, что он должен уходить, должен раз и навсегда показать, что хотя и уходит сразу, но после обеда все равно возвращается и забирает ее. Конечно, Мари обидится, будет плакать, но это пройдет, она привыкнет. Обычно Фредрик отвечал, что у нее самой нет детей, поэтому она не может понять родительские чувства.

— Минут пятнадцать. Как всегда.

Мари все слышала.

— Пусть папа останется. Со мной.

Она еще крепче вцепилась в отца. Но тут неожиданно прибежал Давид в боевой акварельной раскраске, промчался мимо нее, крикнул «пошли!», и она тотчас отпустила Фредрика и побежала следом. Микаэла улыбнулась.

— Смотри-ка. Так быстро еще никогда не получалось. Мари уже про тебя забыла. — Она шагнула к нему. — А я нет.

Легкий поцелуй в щеку — и она тоже ушла. Фредрик стоял в нерешительности, глядя вслед Микаэле и Мари. Приоткрыл дверь в игровую комнату. Мари с Давидом и еще трое их сверстников, сгрудившись на полу, малевали друг другу лица, индейцы сиу или вроде того. Фредрик помахал Мари, она помахала в ответ. Он пошел прочь, боевой индейский клич настиг его, когда он открывал парадную дверь.

Солнце ударило в лицо. Перекусить, что ли, в теньке? Купить газету на площади? Он решил поехать на остров Арнё, в писательскую берлогу. Будет сидеть там и ждать. Скорее всего, не напишет ни слова, но хотя бы приготовится, включит компьютер, перечитает свои заметки.

Он открыл калитку, снова кивнул папаше, ожидавшему на скамейке, и пошел к машине.

•

Ему нравился этот детский сад. С виду такой же, как и четыре года назад. Маленькая калитка, белые деревянные планки, голубые ставни. Он сидел у входа уже четыре часа. Детей там наверняка не меньше двух десятков. Он видел детей с папами и детей с мамами, которые приходили и уходили. Одиноких детей нет. А жаль. Куда проще, когда они приходили и уходили одни.

Три девчонки в гимнастических кедах. Две — в сандалиях, с длинными кожаными ремешками, которые надо обматывать вокруг ноги. Некоторые пришли босиком. Жарища, конечно, несусветная, но ходить босиком ему не нравилось. Одна в красных лакированных туфельках с металлическими пряжками. Очень красиво. Она пришла поздно, почти в половине второго, вместе с отцом. Светловолосая маленькая шлюшка, вдобавок кудрявая от природы, она откидывала голову, когда говорила с отцом. Одежды немного — шорты да простая майка, наверное, сама одевалась. Похоже, радовалась, шлюхи почти всегда радуются, всю дорогу до входной двери скакала, то на двух ногах, то на одной, по очереди. Отец кивнул ему, поздоровался.

Он тоже поздоровался в ответ, из вежливости. Выходя на улицу — он проторчал там немного дольше остальных, — снова поздоровался, чудной тип.

Он старался высмотреть шлюшку в окно. За стеклом мелькало много голов, но не светленькая с кудрями. Небось искала член. Шлюхи получат член что надо. Она пряталась там, в помещении, в майке своей, в шортах, в красных лакированных туфлях с металлическими пряжками, голоногая, шлюхи должны показывать кожу.

•

Малосрочник сидел в телеуголке отделения X. Он устал, как всегда после этого дела: чем лучше курево, тем больше он уставал, и сильнее всего уставал от «турецкого стекла». А это оказалось высший сорт, грек-поставщик сдержал слово, не зря говорил, что лучшей дури никогда еще не продавал, и теперь, после курева, у Малосрочника не было причин катить баллоны, редко когда ему доводилось курить зелье получше, а уж опыта у него хватало с избытком. Он посмотрел на Хильдинга, еще недавно Хильдинга-Задиринга — теперь он лежал да кемарил. Давненько его физиономия не выглядела такой мирной, он даже болячку свою не чесал, рука, обычно мельтешившая возле носа, спокойно лежала на колене. Малосрочник нагнулся, хлопнул Хильдинга по плечу, тот проснулся, а Малосрочник поднял большой палец. Большой палец вверх, а указательный в сторону душевой. Там, под потолочной плитой возле лампы, кое-что осталось. Как минимум еще на два раза. Хильдинг понял, просиял, тоже поднял вверх большой палец и снова обмяк в кресле.