Извек - [2]

— Да, — протянул Мокша. — Тризна грядет не малая. Княже не упустит случая показать, кто на Руси хозяин.

Эрзя качнул чубом, пробубнил под нос, чтобы слышали только друзья:

— Ему покон нарушать не впервой. Залешанин вон — из татей в бояре попал, до сих пор не просыхает, первым рылом при князе. На тризне, небось, по правую руку сядет, ушкуйник.

— Не пойдём, — процедил Извек. — Сами справим, когда Ясна решит.

— Гоже, — откликнулся Мокша. — А пока, сдавай своих хлопцев воеводе и двигай в харчевню.

Сотник кивнул, сворачивая ко двору воеводы. За спиной, удаляясь, загрохотали тяжёлые копыта. Бросив взгляд на новобранцев, заметил напряжённые лица: тщетно пытались понять, что к чему.

— Поедем доложимся. Нынче определят на постой, накормят, скажут, что да как…

В полдень, определив молодцев, Извек с облегчением вздохнул и двинулся к заветной харчевне. На полпути, с крыльца одного из теремов, донеслись едкие смешки. Сотник едва не застонал от досады: совсем забыл про Млаву, ехидную боярскую дочку, живущую на этой улице. Сжав зубы, ехал не оглядываясь. Пока не свернул в проулок, за спиной всё слышался её громкий смех и хихиканье дворовых девок.

Когда из-за угла показалась родная коновязь, Ворон всхрапнул, заставляя сородичей обратить на себя внимание. Приблизившись, тихим ржанием поприветствовал знакомых жеребцов, угрожающе зыркнул на новеньких, и гордо прошествовал к своему законному месту.

— Ладно тебе задираться! — рассмеялся Сотник. Руки быстро привязывали повод, а глаза уже скребли истёртую кольчужными плечами дубовую ляду.

Еле держась, чтобы не поскакать вприпрыжку, поправил перевязь с мечом, согнал с лица счастливую улыбку и степенно толкнул дверь.

В харчевне всё было по-старому. Обитатели неторопливо губили питейные запасы хозяина, изредка оглядывались на гогот дружинников, собравшихся вокруг Мокши. Эрзя, привалясь к стене, по обыкновению дремал, изредка вставляя словцо в складные прибаутки друга.

Мокша заметил вошедшего Извека, и тихий полумрак корчмы пробило восторженным рёвом:

— Ящер меня задери-прожуй-выплюнь, если это не борода Сотника. То-то у меня нынче весь нос исчесался. Хозяин! Не дай великим воинам умереть от подлой жажды. Неси чем спастись друзьям славного воя!

— Ага, — поддакнул Эрзя, кивнув на дородного Мокшу. — А один великий вой ещё и от голода пухнет!

Извек, блеснув зубами, направился к столу. На лавке уже обнаружилось свободное место, хмельные лица поворотились к прибывшему, посыпались вопросы:

— Невесту себе не присмотрел?

— Как оно там, на отшибах?

— Каковы бойцы? Не пора ли нам на покой?

— Много ли привёл?

Воппросы прервал рык Мокши.

— Будя горланить! Дайте человеку в кружку заглянуть. Чай с дороги, намаялся, проголодался, высох весь, как лист. Пущай брюхо расправит. А пока сами расскажите как у нас дела, да какие новости.

Тут же, не дав никому рта раскрыть, пустился в привычные рассказы с приукрасами.

— Значится так, — начал он. — Дела у нас как всегда неважные. Токмо соберёшься поспать, как трубят в поход, а токмо захочешь поразмяться, так трубят, чтобы возвращались. Как ты уехал, с ног сбились. То в Искоростень, то в Новгород, то к Чуди по поручениям, шастали. Чё-то у Владимира готовится несусветное, а чё — никто не ведает. Ни те повоевать, ни те поспать спокойно не пришлось.

Намедни, правда, повеселились. Услыхали, что в наших краях заблудился степняцкий отряд. Мы на коней. Выдвинулись, как осенний ветер — быстро, могуче… токмо не в ту сторону. Однако, развернулись, двинулись вбок. Пока волками по округе рыскали, повстречали бродягу. Тот, дурья башка, брякнул, будто видел в полудне оттедова отряд. Мы туда. По пути нашли телегу с бочками. Вокруг никого. Мы спросили — нам дали, ну, мы дальше. К ночи углядели блеск на опушке леса, присмотрелись издаля, по всему — ворог, не иначе. Присмотрелись ещё, ну ясное дело — ворог. Развертаемся в боевой порядок и, уже в темноте, атакуем…

Мокша прервался, уткнув глаза в глубокую посудину, захлюпал пивом. Сидящие за столом щурились, едва удерживая расползающиеся щёки. Эрзя, не открывая глаз, поймал языком кончик уса, уложил на зуб и принялся медленно грызть. Сотник ждал, пока Мокша допьёт, но тот, будто обзаведясь бездонной кружкой, всё сопел, побулькивал, звучно глотал и причмокивал. Извек прожевал мясо и, потеряв терпение, постучал мослом по донцу кружки. Рассказчик встрепенулся. Словно очнувшись ото сна, отставил питье и, как ни в чём ни бывало, уставился на друга.

— Так дальше-то чё? — напомнил Сотник. — Атаковали в темноте, ну и…

— Ну и бились до утра! — отчеканил Мокша. — Чё ж ещё?! Сеча была горячей и беспощадной… оружия наломали… Ты же нас знаешь! К утру, вокруг ни одного врага…

— И дерева тоже! — тихонько проронил Эрзя и над столом грянул дружный гогот.

Извек в сердцах плюнул и покачал головой. Опять в Мокшиной байке всего ложка правды. Едва смех затих, Эрзя терпеливо пояснил:

— Там на опушке ярл Якун своих хлопцев искал, они в наших лесах дорог не знают, вот и заплутались. А тут конная атака. Ярл людей спешно в лес задвинул, и до рассвета сидел, пока Мокша с отрядом опушку от деревьев отчищали. Вылезли утром. Вокруг и древа, и кусты едва не с корнем, а Мокшины бойцы кто в ссадинах, кто в синяках, кто от усталости неживой. Над опушкой перегар такой, что мухи дохнут. Короче, повоевали.