Изумрудное лето - [5]

Эльза понимала, что должна что-то сказать, но не знала что именно.

– Mutter, я могу идти?.. – спросила она, с вызовом воззрившись на мать. Отчего-то ей больше не хотелось разговаривать с гостем.

– Да, разумеется, – позволила Анна.

Девочка быстро удалилась в свою комнату.

В гостиной воцарилось напряжённое молчание.

– Благодарю, что позволила увидеться с дочерью, – произнёс, наконец, Селиванов. – Вот… – он извлёк из портмоне увесистую пачку ассигнаций. – Здесь три тысячи рублей.

Анна пребывала в замешательстве. С одной стороны – три тысячи рублей были немалой суммой для купеческой вдовы, с другой – в ней заговорила гордость и обида. Неимоверным усилием воли женщина взяла себя в руки и подавила противоречивые чувства. Наконец, немецкая практичность и рачительность взяли верх.

Она произнесла:

– Положите на стол…

Селиванов быстро приблизился к столу и положил на него пачку ассигнаций. После чего покинул дом почтенной вдовы, не подозревая, что видел Анхен и свою дочь последний раз в жизни…

* * *

Эльзе исполнилось двадцать лет. За это время она ни разу не виделась со своим отцом. Однако он не забывал оказывать Анне Дитриховне материальную поддержку, путь и скромную.

Помощь была весьма кстати – Эльза безудержно тратила деньги на новомодные наряды и слыла самой прелестной и изысканной барышней в городе. Молодые люди среднего сословия заглядывались на неё, тая в душе робкую надежду, что дочь купца Артемьева, наконец, удостоит их своего драгоценного внимания.

Однако Эльзе не нравились её воздыхатели – подумаешь купеческие сынки! Ей хотелось жениха благородного происхождения. Но, увы, по Сеньке, как говорится и шапка. Наконец у неё появился воздыхатель: молодой инженер Василий Фёдорович Удальцов. Он отличался от купцов изысканными манерами, начитанностью и смелыми политическими суждениями. Но у него не было главного, чего так жаждала Эльза – дворянства и денег, потому как Василий происходил, как это было принято говорить, из среды разночинцев[9].

С тех пор, как Эльза начала принимать ухаживания Василия, она не упускала момента уколоть свою обожаемую mutter.

– Если я – дочь Льва Дмитриевича Селиванова, богатейшего помещика калужской губернии, почему бы ему не признать меня на законных правах?

– Ты же знаешь, Эльза, твой отец помогает нам… Но о твоём законном признании никогда и речи не шло.

Эльза обычно раздражалась.

– Ха! И речи не шло! Сотворил меня на божий свет! И был таков!

Анна Дитриховна лишь вздыхала, понимая обоснованное негодование дочери.

– Говорят, моему папеньке деньги некуда девать! – Не унималась Эльза. – Кстати, наследников-то у него нет! Мог бы и признать меня!

Обычно Анна не выдерживала дочернего напора.

– Эльза, что ты от меня хочешь?

– Чтобы ты отправилась в имение к отцу и поставила вопрос ребром!

Анна лишь опускала глаза, ибо то чего требовала дочь, осуществить было невозможно. И дело не только в её гордости… Анна понимала: если бы Лев хотел признать дочь, то сделал бы это тотчас же по прибытии из Колумбии. Однако… этого не произошло.

В такие моменты Анне было особенно тяжело. В последнее время её всё чаще стали посещать мысли: выдать Эльзу за Удальцова, а самой покинуть мирскую жизнь, затворившись в стенах Свято-Никольского Черноостровского монастыря, что раскинулся на живописном берегу реки Лужи недалеко от Малоярославца.

Однажды, после очередных нападок эмансипированной дочери на терпеливую mutter, в дверь дома постучал визитёр. Им оказался нарочный из конторы Клебека. Дверь открыла прислуга.

– Пакет лично в руки госпоже Ригер-Артемьевой! – отрапортовал он.

Прислуга растерялась.

– Барыня! Барыня! – бросилась она в гостиную.

– Что ты орёшь, словно оглашенная?! – вмешалась Эльза.

Прислуга круглыми глазами смотрела то на барыню, Анну Дитриховну, то на Эльзу.

– Пакет казённый принесли… – растерянно произнесла она и на всякий случай перекрестилась, потому, как по опыту знала: от казённого письма жди одних неприятностей.

– И что? – взвилась Эльза. – Подумаешь, пакет! Эка невидаль! Веди сюда этого нарочного, сейчас разберёмся! – приказала она.

Прислуга стремглав бросилась исполнять приказ.

Через несколько мгновений перед барыней и её дочерью стоял нарочный, сжимавший в руках тёмно-коричневый пакет из вощёной бумаги.

– Ну-с? Так что вам угодно? – поинтересовалась Анна Дитриховна.

– Вы – Эльза Самойловна Ригер-Артемьева? – поинтересовался он, отчеканивая слова.

– Это я… – встряла по обыкновению Эльза.

– Тогда сей пакет предназначен вам, сударыня. Получите, распишитесь…

… Эльза, сгорая от нетерпения, надрезала краешек пакета специальным ножичком для распаковки писем, и извлекла из его чрева дорогой лист бумаги, сложенный пополам. Она развернула его и быстро пробежала по нему глазами.

– Похоже, мой батюшка, наконец, решил исправить ошибку давнего прошлого… – с деланной холодностью произнесла она.

Анна Дитриховна удивлённо вскинула брови.

– Что там?.. – поинтересовалась она.

– Господин Клебек, юрист, пишет, что Лев Дмитриевич скончался, и я должна присутствовать при оглашении завещания первого июня.

– Лев умер… – тихо произнесла Анна и присела на краешек стула.