Изумительное буйство цвета - [83]

— Осторожно, — то и дело повторяет мужчина. — Теперь будь внимательна.

— Перестань нервничать, папа, — говорит она и подтягивает колени.

— Перестань нервничать, Роналд, — говорит женщина постарше и обходит машину, чтобы сесть с другой стороны.

Перед тем как вернуться на свое место, Роналд весело улыбается нянечке.

— Я дедушка, — говорит он. — Правда, не похож?

— Ни на день старше двадцати, — говорит нянечка. Она машет, когда они отъезжают, а затем идет обратно, чтобы принести другого малыша.

Я пытаюсь представить себе, как Маргарет делает то же самое, но мне это не удается.

В этом месте полно младенцев.

Младенцы успокаивают…

Младенцы приводят взрослых в норму… Младенцы реальны…

Обнаруживаю, что сижу в роддоме на розовом стуле, рассеянно смотрю в пустоту и думаю о мамах. Смотрю на часы на руке. Два. Не могу в это поверить. Куда исчезло время? Вскакиваю и сталкиваюсь с медсестрой, которая только что вывезла из лифта женщину в кресле-каталке.

— Извините, — говорю я и, уклоняясь от объяснений, пытаюсь заскочить в лифт, пока двери еще открыты.

Медсестра привыкла к тому, что окружающие здесь считаются с ее высоким положением и уступают ей место. Это видно уже по тому, как она движется, как она на меня смотрит.

— Пожалуйста, ходите поосторожнее, — говорит она.

Мое лицо заливается краской.

— Извините, — снова говорю я и смотрю мимо нее на стол регистратуры.

За нами никто не наблюдает. Как только я вхожу в лифт, двери закрываются. Нажимаю на кнопку и жду.

Лифт снова идет вниз, и трое оживленно разговаривавших людей выходят. Они даже не видели, как я проскользнула за их спинами.

Изучаю кнопки разных этажей. Что я здесь делаю?

Разыскиваю ребенка.

Здесь полно младенцев. Какой тебе по вкусу?

Любой. Мне не важно.

Вот спящие младенцы, вот кричащие, младенцы толстые и худые, вот синеглазые (а разве у них не у всех синие глаза?), светловолосые, черноволосые, младенцы без волос.

Это все не важно. Просто малыш.

Протягиваю руку и нажимаю кнопку наугад. Лифт скользит вверх и останавливается на этаже, который сразу же кажется мне знакомым. В нос ударяет какой-то запах, я останавливаюсь. Я была здесь раньше.

Тогда меня привезли на каталке. Положение было критическое. Вокруг меня разговаривали какие-то люди. Я смотрела в потолок, понимая, что случилось что-то ужасное, допуская, что умру. Какой позор для Джеймса! — подумала я.

Каталка остановилась.

— Когда вы ели в последний раз? — спросил чей-то голос.

— Не знаю.

Меня расстроил их интерес к моей диете, но голос был очень настойчив. Я попыталась вспомнить, где мы были в течение дня.

— Кажется, я только завтракала.

— Хорошо. Теперь вы почувствуете небольшой укол в руку. Можете посчитать от двадцати до нуля?

Все болит. И как считать, когда все так болит? Но все-таки я начала, не было сил спорить.

— Двадцать, девятнадцать, восемнадцать, семнадцать, шест…

Когда я проснулась, кругом стоял этот больничный запах, было еще очень больно, но не так сильно, как раньше. Я лежала в кровати в чистом, убранном месте, где все пропахло дезинфекцией. Хотелось узнать о ребенке, но спросить не хватало духу. На самом деле я все знала. Можно было и не говорить.

Они все-таки сказали мне, в конце концов:

— Очень жаль, Кэтрин…

Кто это — Кэтрин? С кем это они разговаривают? Разве я ее знаю?

— Ваш ребенок не выжил.

Я это знаю. Не было необходимости мне это говорить.

А потом они объяснили, что пришлось удалить и матку. Разрезать меня, вынуть сразу все, малыша в маленьком мешочке, это чудесное создание, что прожило во мне шесть месяцев, взять его, перевязать все кровеносные сосуды и зашить меня снова. Выбросить все отходы. Чистая работа. Мама выжила. Миссия завершена.

— У вас был разрыв матки, — сказал мне врач. — Нам больше ничего не оставалось. Вам повезло, что вы вообще выжили. У нас не было уверенности, что вам это удастся.

Но какой был во всем этом смысл? Почему не позволить нам умереть вместе? Это было бы более разумно.

— Но почему? — спросила я. — Что такого я сделала?

— Ничего, — сказали мне. — Такие вещи случаются. Никто не знает почему.

Если бы я не красила эти голые стены в квартире Джеймса, если бы не бежала тогда на автобус, если бы не поднималась так часто по лестнице за эти последние несколько дней, если бы я не сделала хоть одну из всех этих вещей, одну из всех… Они сказали, что в том, что произошло, не было моей вины. Но так ведь случается не со всеми. Только со мной. Значит, должна в этом быть и моя вина.

— Могу я вам чем-то помочь? — Рядом со мной стоит медсестра. Она совсем девочка, ребенок.

— Я ищу свою невестку. Веллингтон, Сьюзи Веллингтон.

Девушка смотрит озадаченно.

— Не думаю, что она в нашем отделении, — говорит она. — С чем она лежит?

— Ребенок. У нее просто родился ребенок.

Ее лицо проясняется.

— Вы же не на том этаже. Сюда мы только привозим малышей. Потом развозим их наверх, в другие отделения. Но я могу пойти проверить.

Я вежливо отказываюсь.

— А на каком я этаже?

— На третьем.

— Ой, извините, — быстро говорю я. — Должно быть, я нажала не на ту кнопку. Думала, что это четвертый этаж.

Быстро разворачиваюсь к лифту, который все еще открыт. Вхожу и нажимаю кнопку четвертого этажа. Пока дверь плавно закрывается, я улыбаюсь медсестре.