Израненный - [44]

Покачав головой, я отвечаю:

— Нет.

— Хорошо, — говорит он и возвращает своё внимание к обидчику, продолжая разговаривать со мной. — Как долго, по твоему, он сможет провисеть в воздухе, перед тем как встретится с землёй?

— Чёрт, мужик! Дерьмо. Мне очень жаль, хорошо? Я не знал, что она твоя девочка!

— Эйли?

Мои глаза возвращаются к его лицу, и хотя он только что позвал меня по имени, его взгляд по-прежнему прикован не ко мне. Но с того места, где я стою, мне на него открывается хороший вид, и он выглядит совершенно равнодушным к тому, что происходит. К тому, что он делает. У него такое же жёсткое выражение лица, которое было, когда он прижимал кувалду к горлу водителя на прошлой неделе.

— Он не сможет продержаться долго, — я наконец-то нахожу ответ и произношу его с поразительной холодностью, словно соперничаю с Мэддоксом. — Столкновение его тела об бетон будет хуже.

— Думаю, нам стоит проверить эту теорию. Мне отчасти теперь интересно, как работает гравитация. Дополнительные баллы к нашему проекту по астрономии.

Парень кричит в знак протеста, когда Мэддокс наклоняет его через перила ещё больше. Больной интерес заставляет меня задаться вопросом, сделает ли он это на самом деле. Когда наши глаза снова встречаются, я нахожу ответ.

— Как насчёт того, что мы получим дополнительные баллы, не совершая убийство? Я делала так много раз, — произношу я.

Вижу, как дёргаются его губы.

— Совершала убийство?

Я не удивлена, что он находит это смешным. Не спеша, я узнаю Мэддокса Мура немного с другой стороны.

— Получала дополнительные баллы, — поправляю я. — Ты должен отпустить его.

Что-то странное происходит внутри меня, когда он на самом деле делает это и оттаскивает парня от края, опуская его на ноги. Но он всё ещё держит пистолет у его головы.

— Ты должен извиниться за то, что коснулся её своими мерзкими руками.

— Прости, мне очень жаль. Я никогда не сделаю этого снова. Я прошу прощения за то, что прикоснулся к тебе!

Знаю, что это не искренне. Знаю, что он делает это только потому, что находится под принуждением, но меня это не волнует. Я чувствую себя хорошо от лицезрения того, как этот идиот унижается, от звуков его извинений за то, что он нарушил моё личное пространство. За то, что положил на меня свои руки без моего грёбаного разрешения. Не раздумывая, без какого-либо колебания я подхожу к извращенцу, замахиваюсь ногой и бью его так сильно по яйцам, как только могу. Его глаза расширяются, и он сгибается от боли пополам. Когда Мэддокс отпускает его, и он падает на пол в позе эмбриона, нервно опуская руку между своих плотно сжатых бёдер, у меня нет никакой жалости к нему.

Всё, о чём я могу думать, это то, что он мог сделать то же самое с какой-нибудь другой девочкой, которой бы не так повезло, и за неё никто не вмешался и не помог. Я смотрю на него сверху вниз, и поднимаю ногу, чтобы снова ударить. Это словно дымка, которая обволакивает меня, когда я себя режу. Я забываю, где нахожусь. Больше ничего не существует. Я вижу, как идеально могу выплеснуть свои внутренние эмоции и превратить их в нечто физическое. Мой гнев выплескивается, пока я пинаю этого человека. Гнев ощущается так хорошо. Хоть раз в жизни мне дан маленький шанс ощутить себя сильной. Ощутить контроль над чем-то другим, кроме лезвия моей бритвы.

Чувствую, как руки скользят по моей талии, и как меня отрывают от земли на дюйм, прежде чем Мэддокс снова опускает меня, эффективно останавливая от причинения ещё большего вреда. Через мгновение он касается холодной ладонью левой стороны моего лица, наклоняя голову настолько низко, что пространства между нами хватает лишь для дыхания, дымка рассеивается.

Хрипло, он спрашивает:

— Хорошее ощущение, не правда ли?

Внезапно я понятия не имею, о чём именно он говорит, потому что то, как он смотрит на меня, как нежно и мягко ласкает большим пальцем уголок моего рта, дразня нижнюю губу, заставляет меня забыть обо всём на свете, и я безумно, словно под воздействием алкоголя, упиваюсь им.

— Что? — я глупа от похоти, этот пьянящий феромон просачивается в воздух, который мы делим.

— Злость? Когда отпускаешь её, — он наклоняет свою тёмную голову, останавливаясь в нескольких дюймах от моего наполовину открытого рта. Мои глаза мечутся между его тлеющим взглядом и безумно сладостным ртом, и мои губы дрожат от желания ощутить его вкус, небольшую часть того, что я могу представлять себе, находясь так близко к осуществлению этого. Я чувствую, как бьётся моё сердце, даже когда на мгновенье перестаю дышать. Я готова упасть в обморок от ожидания.

Поцелуй меня, Мэддокс. Пожалуйста… пожалуйста… прижми свой красивый рот к моему.

Я думаю, что он это сделает.

Я молюсь, чтобы он это сделал.

И чуть не умираю, когда он не делает этого. Но это эмоциональная смерть длится недолго. Всего через несколько секунд он пробуждает во мне тлеющие угольки плотских желаний. Его грешный рот скользит по моим губам, и когда горячее дыхание и влажные губы касаются моей щеки, меня бросает в дрожь. Я даже забываю о поцелуе, как о процессе. Это…. Это простая, дразнящаяся игра дыхания и плоти гораздо интимнее, чем если бы он