Израильтянка - [41]

— Постой! — остановил ее Исраэль. — Во-первых, сейчас ночь, во-вторых, тебе следует отдохнуть день-два в тишине, в стороне от событий. И вообще, утро вечера мудренее.

Его слова успокоили Юлию. Действительно, никто не знает, где она прячется, никто ее не ищет. Она останется здесь до утра, а завтра отправится в путь.

Они расположились на ночлег: Юлия — на той самой кровати, под которой скрывалась от Андрея, а Исраэль в салоне. Она положила голову на подушку и моментально заснула. И через мгновение проснулась. Так глубок был сон, так чист и спокоен, лишенный каких-либо сновидений, что, казалось, сменилось мгновение. Но прошла целая ночь, и наступило утро. Снова, как и сутки назад, пели петухи и светило солнце. Ночь отделяла ее от вчерашнего страха, от ужасного Андрея. Стоило ей вспомнить его имя, как кошмарные образы затопили ее: пистолет, торчащий из-под подушки, отравленный кофе, решетки на окнах, горящая дверь и лицо Андрея, расплющенное об оконное стекло. А вдруг кошмар еще продолжается и за дверью в салоне спит Андрей с пистолетом? А может, он уже варит свое снотворное зелье? Она прислушалась к звукам, доносящимся оттуда, различила шипение сковородки, голос Исраэля, напевающий песенку, и радостно улыбнулась. Хотя ситуация была похожей: те же петушиные крики, такая же крошечная спальня и мужчина за дверью — все, как и сутки назад, но мужчина был другой, и в этом вся разница! Ей повезло, ей просто повезло, что смогла вырваться из лап маньяка, что забастовка мусорщиков закончилась, и Андрей улетел из Израиля, спасаясь от полиции. Она снова задремала, наслаждаясь тишиной и покоем. Вскоре оклики Исраэля и стук в дверь разбудили ее окончательно.

— Вставай, Юлия, завтрак готов!

Стол в салоне был накрыт, ожидая гостью. В тарелках остывала яичница-глазунья. Сыр, творог и крупно нарезанные огурцы и помидоры возбуждали аппетит и манили за стол.

— Чай, кофе? — спросил Исраэль.

— Чай, только чай! — отозвалась Юлия.

Исраэль ухаживал за ней, как отец за дочкой, подавал соль, менял тарелку, наливал чай. И все он делал с удовольствием, но без суеты, угощая ее, как хозяин дорогую гостью. И без конца сыпал русскими поговорками. Нарезая хлеб крупными ломтями, он проговорил:

— Хлеб — всему голова.

— Хлеб да каша — пища наша, — отозвалась Юлия.

Откусывая от огурца, он сказал:

— Без окон, без дверей — полна горница людей, — а намазывая хлеб маслом, пробормотал: — Маслом кашу не испортишь!

Юлию удивило обилие русских пословиц в его устах.

— Вы здесь один? — спросила она.

— Да, один… Жену и детей оставил дома в Иерусалиме и живу здесь один уже целую неделю. Взял творческий отпуск и готовлю доклад, — ответил Исраэль.

— Так вы из Иерусалима? — удивилась Юлия.

— Да, и живу там уже почти тридцать лет! — с гордостью заявил он. — Я же из алии семидесятых, из ватиков*.

Юлия удивилась еще больше. Не часто приходилось ей встречать ватиков, сыпящих русскими поговорками.

— А ты ведь русская, да? Не еврейка?

— Да, русская, — призналась Юлия.

— И, судя по говору, из средней полосы, — догадался Исраэль.

— Да, из Тулы…

— Из Тулы, — изумился тот, — где кузнец блоху подковал, где тульские пряники, где жил Лев Толстой?

— Лев Толстой жил в Ясной Поляне, — уточнила Юлия.

— А ты была там?

— Конечно, была, и не один раз. И в усадьбе, и на лугу, где он траву косил, и в роще березовой, и в речке местной купалась.

— Здорово! — восхитился Исраэль. — Красиво там?

— Очень!

— А могла бы ты припомнить какую-нибудь поговорку, частушку или сказку из тех мест?

— В последнее время у меня только одна поговорка вертится на языке: коготок увяз — всей птичке пропасть! — сказала Юлия, и слезы проступили между черных ресниц.

Исраэль посмотрел на нее с жалостью и сделал движение рукой, как будто хотел погладить Юлию по голове, но потом передумал и вернул руку, но Юлия заметила его движение и пожалела, что оно не состоялось. Ей вдруг захотелось жалости от человека, который по возрасту годился ей в отцы. Несколько мгновений продлилась пауза, когда никто не знал, что сказать. Юлия нашлась первая:

— А зачем вам русские поговорки и пословицы?

— Я готовлю доклад о русском фольклоре, сказках и присказках для Общества любителей русской культуры.

— А где такое общество?

— У нас, в Иерусалиме. Все началось несколько лет назад. С новой волной из России приехали поэты, писатели и художники, воспитанные на русской культуре. Сначала были неформальные встречи на квартирах, где обсуждали, критиковали и думали, как бы поскорее забыть советское и воспринять израильское. Не помню, пришли ли они к какому-то решению, но разговоров было много.

— А как вы туда попали? Вы же ватик, для вас русская культура — пассэ*!

— Неправда, — обиделся Исраэль. — Конечно, по приезде в Израиль в семидесятых мы отрицали все русское. Но тогда были другие времена. Советский Союз поддерживал арабов, а нас называл израильскими агрессорами и сионистами, снабжал их оружием и деньгами, а мы боролись, чтобы выжить. Да, я был сионистом. Я им и остался и горжусь этим. Но русская культура — это другое… Это Чайковский, Чехов, Пастернак… Теперь, когда Советский Союз, коммунисты и проарабская политика больше не существуют, я почувствовал, что вновь способен наслаждаться русским языком. Я пришел на их встречу со своим родственником из новых репатриантов. Они говорили по-русски, пили водку, матерились и обсуждали веселую жизнь в Москве, а я вспомнил детство, русские сказки и частушки, повесть Тургенева из учебника шестого класса и свою первую любовь к русской девочке Свете. Все это нахлынуло на меня, как дождь из ведра, как вновь обретенное детство… На следующей встрече я предложил им организовать Общество любителей русской культуры. Я горжусь тем, что первый придумал это. Сами они никогда бы не догадались. Они даже смеялись надо мной вначале. Но потом я объяснил им то, что они теоретически знали из стихов Маяковского: что общество — это сила, это возможность получить помещение, открыть фонды, собирать добровольные пожертвования, устраивать выставки, поддерживать начинающих и слабых. К счастью, они быстро поняли мою правоту, потому что у меня не хватило бы сил долго убеждать их. И вот наше общество существует уже несколько лет и даже процветает. И знаешь, что поразительно? Ты думаешь, у нас там одни бывшие русские? Ничего подобного! К нам приходят коренные израильтяне, выходцы из Польши и других стран Восточной Европы, и даже — ты не поверишь — арабы! Оказалось, что многие из арабских инженеров и врачей учились в Советском Союзе и полюбили русский язык и русскую культуру. Получилось, что я, сионист, организовал общество, где встречаются израильтяне и арабы! Разве это не парадокс? Или объединяющая сила культуры? Сам я был человеком далеким от творчества. По специальности инженер-строитель, я никогда не испытывал склонности к художественному. И в обществе я был клерком, организатором-распределителем, добывал деньги, устраивал выставки и заботился об угощении. Но близость творческих людей возбудила во мне желание сочинять. И вот моя первая работа: доклад о русских поговорках, пословицах и сказках…