Израиль в Москве - [20]

— Изька, ты не понимаешь, ты теперь обрезанный ломоть.

— Может, отрезанный?

Генка махнул рукой. Переключился на испанский футбол.

Тёлки делают шоу

Бегающие миллионеры. Эффектно падают, по системе Станиславского. Часто сплевывают, даже профессор Месси. Сколько же у них слюны? А если кто забьет гол — могут задушить в восторге. На другом канале верещат девицы с опухшими губами. Учат, как жить по их лекалам.

— Тёлки делают шоу, — зевая пояснила Галина. — Сплошной бляданс.

— Чучун, — ласково отозвался Гена. Так он иногда называл жену.

Она клевала пальцами сложную прическу, поправляла базедовы очки, объясняла Марте:

— Эти баклажаны продаются в банках.

— Где? — удивился Изя.

— Успокойся, в стеклянных банках.

Опять теннис. Невозмутимая рожа Федерера, шустрый Новак Джокович. Надаль выдернул шорты из ануса, поправил уши и тут же пропустил эйс. Неужели теннису угрожает эйсовая смерть?

А теперь натужно ржет заслуженный мастер вечернего стеба. Он для красного словца не жалеет и отца. Щелк! Звездно-волосатый крикун, хор Еврейского, всероссийский ребе Михаил Маньевич Жванецкий. Встречайте! Золотой пиджак России Филипп Баксов. Это все — кости Эрнста, Кости Эрнста.

Водка морозная, грузди сопливые, лампа в тюльпане. За окном бьются замученные ветром простыни. По кому сохнет это белье?

В углу, в кресле причитает хозяин:

— Куды бечь? Где сбыча мечт? Не выношу пошлости.

Галя смеется:

— Он многого не выносил. Например, мусор. Теперь выносит как миленький.

— Да если по чесноку, и литература русская хваленая, якобы лучшая в мире, — уже багровый, не унимался Гена. — Если взять за точку отсчета…

— А без заточки не можешь?

— Если взять за точку отсчета Возрождение, в котором Россия не принимала участия, она еще была в монгольской жопе. Русская литература запоздала, она начала осваивать западные образцы, когда уже, как говорится, был написан Вертер. Стали заимствовать и сюжеты, и форму, перелицовывали. Уже давно властвовали умами Шекспир, Данте, Гете…

— Наше Возрождение — Пушкин! — успел вставить Израиль.

— Пушкин — после Байрона, Гоголь — после Гофмана, Достоевский — после Диккенса…

— А Толстой? — закипая, спросил Изя.

— А Толстой — после Гюго. Да чего там, даже дедушка Крылов вышел из дедушки Лафонтена. То же и с музыкой, живописью, архитектурой.

— Не говори патриотам — съедят без соли. Последний рубеж!

— А техника?! — Он уже голосил, накаляясь. Не остановить, чистый филибастер. Вопли Видоплясова. — Все, абсолютно все для человека, для блага человека изобрел Запад, от памперса до смартфона. Русский хайтек — это pogrom, Kalashnikoff, Katiusha, Molotoff coctail. Радость террориста. Да, еще Gulag и shtrafbut.

Изя громко молчал. Потом тихо сказал:

— Апломб — сладкая привилегия невежества. — И зачем-то добавил: — Как-то вот так.

Заныло в голове. Он вспомнил маму. Она говорила: «Голова болит, будто с нее сняли скальпель». У его бедной мамы было низкое образование и высокое давление, но творческая натура не давала ей покоя. Изе нравились ее «перлы». Рассказывая, как она отвергла первого жениха, приводила душераздирающие подробности: «Он плакал кровавыми слезами». Трагедия превращалась в фарс.

— Евро — это еврейская валюта, — объясняла она Матильде Самуиловне.

— У них вроде эти, шекели.

— Шекели это в Израиле, а в Европе — евро.

Спидометр она считала измерителем СПИДа. «Эвакупация» — так она объединила два слова. Однажды удивила Гришу Горина, сказав ему: «Я — поклонница вашего обоняния». В письмах писала «слагобогу» на манер «сегодня». Напевала: «Онегин, я с кровать не встану» и еще много прекрасной чуши.

Общество сверкающих кранов

Так, вставать аккуратно. Вертиго. Не слушая криков Бурдянского, Изя с грохотом отодвинул стул, взял себя в руки и понес в ванную.

Здесь была пугающая чистота. Гости — неплохой стимул для уборки. Вот только краны были забуревшие. Чистить их Изя не стал, хотя был членом «Общества сверкающих кранов», которое сам же и основал. Не выносил, когда никель и хром тускнели. Возможно, виновата флотская привычка драить.

Изя быстро превратил голубую воду унитаза в зеленую, вымыл руки и улыбнулся, вспомнив маму Довлатова.

Когда он вернулся к столу, Галя, бывший главврач, заканчивала историю о каком-то медицинском казусе.

Марта тоже вспомнила случай, связанный с медициной. До сих пор она в основном молчала. По двум причинам. Первая — «дазборг». Нос заложен и перезаложен. О второй причине Изя догадывался. Вчера на встрече с одноклассниками Марточка отличилась: рассказывая нечто интересное, она в кульминации вместо того чтобы воскликнуть «глядь!», вдруг выкрикнула чуть другое слово, на «бэ», зарделась и выбежала.

А ведь слыла культурной девушкой из хорошей семьи. Откуда оговорочка выскочила? Казус Фрейда.

Теперь, среди своих, успокоившись, она сосредоточилась, решительно высморкалась и начала известное Изе предание о верной дружбе, высокой медицине и ударах судьбы.

Операция прошла успешно

Жили-были в красивом городе Львове две девочки-подружки. Галя и Соня. Галочка Шевчук и Сонечка Гельфанд. Пионерки, студентки, инженерки. В конце девяностых Соня с мужем и сыном уехали в Израиль. Чуть не каждый день Галя разговаривала с Соней по скайпу, чуть не каждый год приезжала погостить у подруги в приморском городке Ашдоде. Купалась во всех морях Израиля: пересаливалась в Мертвом, ныряла в прозрачном Красном, даже в озере с библейским названием Тивериадское плавала, там, где Иисус по воде пешком ходил. Но больше всего полюбила теплое и ласковое Средиземное. Тем более что от Сониного дома до него было двадцать минут дамской ходьбы с призывным покачиванием бедер. Как говорится, в шаговой доступности. Сказка. Бывало, подружки размечтаются: хорошо бы и Галочке в Израиль перебраться. Да только мама у нее — полька, а отец — украинец. Тут Галя спохватывалась: да что это я, ни на что свой любимый Львов не променяю.