Изолятор - [9]

Я поинтересовался, видела ли больная каких-нибудь животных – мышей, или кошек, или собак, когда-нибудь, хоть один раз – в своем пансионате или в доме престарелых. Она поморщилась и ответила, что однажды на работе видела крысу, а возле своего дома несколько раз встречала кошек и собак.

Я спросил, болела ли она когда-нибудь раньше. Хелен не смогла вспомнить. Спросил, приходилось ли ей прежде бывать в больнице. Она не поняла. Я пояснил: в таком же месте, как это. Она отрицательно покачала головой. Потом мы выяснили, что смогли, насчет семьи и друзей, насчет того, где и как Хелен проводит выходные дни. Поговорили о том, какую получает почту, о личной гигиене. Пытаясь обнаружить какие-нибудь странности, я вернулся к еде и животным. Стрелки на стенных часах подползали к десяти. Нужно было двигаться вперед.

– А сексом вы занимаетесь?

Хелен быстро покачала головой, и я принял этот жест за выражение непонимания.

– Кто-нибудь из мужчин или женщин дотрагивался до интимных мест вашего тела?

Она снова покачала головой.

– А вы трогали их интимные места?

Она покраснела.

– А мужчина когда-нибудь касался вашего тела своим пенисом – своим интимным органом?

– Богу это не угодно, – ответила Хелен.

Потом натянула простыню до шеи и закрыла глаза.

Впоследствии мне предстояло осознать свою ошибку, но в тот момент я принял это движение за отрицательный ответ.

Я нашел Ферлаха в коридоре. Он сидел на металлическом стуле и что-то писал.

– Еще одно совещание, – произнес он, не поднимая головы.

– Какое?

– На сей раз административное. И на этом с Сент-Рэфом можно будет покончить. По крайней мере на сегодня.

– Мне никто ничего не говорил.

– Вот я говорю. Сам только что узнал. Получил сообщение на пейджер.

Я на минуту задумался.

– Вы идите, Херб. А я здесь закончу. Дело ведь не ждет. А кроме того, я не… ну, скажем так, будет лучше, если меня там не будет. Мне кажется, они меня невзлюбили.

– И все же вам следует там присутствовать.

– И все же я им очень не нравлюсь.

Пластиковый щит на лице не смог скрыть морщинок, собравшихся вокруг глаз Ферлаха. Он улыбался.

– Так, значит, вот чему вас учат в Атланте? Не ходить на совещания?

– Нет, это я сам придумал. Ненависть к заседаниям – моя личная особенность.

Ферлах поднялся и вставил свои записки в факс.

– Они вам сообщение не прислали? – поинтересовался он.

– Нет.

– Ну, так вы и не на крючке. И все равно, мне кажется, все это не случайно. Вас не позвали, но тем не менее считают, что вы должны прийти. И готовятся в случае неявки задать хорошую трепку.

– В мои способности не входит умение разгадывать интриги. А вот вызывать злость Джин Мэдисон мне, похоже, славно удается.

Факс запищал, сообщая, что передал документы. Ферлах положил свои заметки в папку с надписью «Филлмор, Дебора».

– Ну хорошо, – как бы между прочим заметил он. – Сделайте мне одолжение, Нат, ведите себя потише, хорошо? Я никому не позволю гадить у себя во дворе, в том числе и вам.

– Понял. Перехлестов не будет.

Ферлах усмехнулся и вышел.

7

Дебора Филлмор должна была находиться в реанимационной палате. Я понимал, почему она не там. Вовсе не по медицинским соображениям ее поместили сюда, достаточно далеко от специалистов, занимающихся самыми тяжелыми больными.

В палате сестра меняла на капельнице колбу с раствором. Я представился и спросил о состоянии больной.

– Это вы спец, – коротко ответила она.

Значит, вот так, подумал я. Действительно, слухи разносятся моментально.

Мисс Филлмор, чернокожая женщина двадцати семи лет от роду, лежала на спине без сознания. Из-под простыни к стоящей возле кровати капельнице тянулись сразу две трубки – одна из груди, вторая из паха. Я вынужден был отдать должное искусству медиков Сент-Рэфа: поставить капельницу человеку в таком состоянии очень трудно; каждый раз, когда игла прокалывает кровеносные сосуды, они лопаются и рвутся. Судя по всему, у них здесь имелся собственный «снайпер» – так мы называем тех, кто умеет точно попасть в такие сложные вены.

Дебби Филлмор находилась на искусственном дыхании. Респиратор, накачивающий в ее легкие кислород, наполнял палату шипением и щелканьем. Мигали три монитора. Они отслеживали работу сердца, уровень кислорода в крови, давление, функцию почек, частоту дыхания и подачу кислорода. Медиков волновал шок; и капельницы, и мониторы должны были поддерживать давление и не дать больной умереть.

Склонившись над кроватью, я внимательно вгляделся в губы и лицо Деборы Филлмор. Даже не отводя трубку респиратора, заметил красные пятна кровотечения. Приложил руку ко лбу: температура высоченная. Монитор показывает 40,2 Цельсия. То есть примерно 105 по Фаренгейту.

Я отклеил липкую ленту, которая удерживала респиратор, и отвел в сторону пластиковую маску. Однако рассмотреть удалось не слишком много.

– Здесь есть фонарик? – спросил я сестру.

– Нет, – ответила она.

– Постарайтесь найти, пожалуйста, – попросил я.

Она несколько секунд не отводила от меня сердитого взгляда.

– Сестра, – повторил я, подчеркнуто нажимая на обращение и тем самым восстанавливая иерархию, – фонарик есть в палате Хелен Джонс. Он мне нужен немедленно.

Она выскочила из палаты. Круг неприятелей стремительно расширялся. Однако жизнь успела научить меня одной непреложной истине: проблема не в том, что мы создаем себе врагов, а в том, что записываем в их число не тех, кого следует.