Изобрети нежность - [35]

– Вот и все. Детская работа! – заключил он уже в полный голос. – И у нас хоть здесь – все чисто. – Хозяин комнаты долго молчал. – Чего маешься? – не выдержал гость.

– Я с Гурзиком никаких дел не имел…

– Теперь будешь иметь!

– Боюсь ошибиться…

– Ошибиться ты можешь только вместе со мной. А я не ошибаюсь!

Хозяин не ответил, размышляя.

– Да! На всякий случай, надо все наши закутки подчистить! – спохватился неизвестный. – Что у тебя дома есть, давай! Я найду местечко.

И хотя он высказался довольно неопределенно, Павлик вдруг сразу понял, что требует неизвестный. И с ужасом почти зримо представил себе, как хозяин оттягивает вверх доску подоконника, затем достает несессер, открывает его… Послышался неопределенный возглас.

– Чего ты? – голос неизвестного.

– Украла, гадина!

– Кто?! Что?!

– Девка! Шлюха! Не иначе! Все до бумажки! Вместе с коробкой!

Он захлебнулся вдруг, как будто его схватили за горло. (Очень похоже, что так оно и было.) Яростный, свистящий шепот неизвестного:

– Ты что?! Ты куда смотрел?! Двигай за ней! Хоть удави! Хоть разорви на куски! Но чтоб микитки были здесь!

Баптист кашлянул, дыша, как загнанный, прочистил горло.

– Куда я сейчас? В Мурманск?! На чем?

Теперь стало слышно тяжелое дыхание неизвестного. Он думал.

– Проклятье… Одно к одному… Сейчас нет, конечно! Сейчас надо сделать главное! Здесь нам больше грозит! А утром… Слышишь?! Первым же самолетом! У живой или мертвой! Пока она не влипла. А сейчас – действуй. Да что ты шаришь опять?! Может, переложил куда?

– С чего это?.. – огрызнулся баптист. – А в эти дела… лучше бы ты меня теперь не втягивал!..

– Я тебе сказал: погорю – ты летишь первым! Так и запомни.

Последними фразами они обменивались уже в дверях комнаты.

Павлик буквально втиснулся в стену возле шкафа. И не дышал, пока они выходили в сени, затем долго прислушивались через дверь. Оба вышли на крыльцо… Размышлять у Павлика времени не было.

Сенную дверь, на его счастье, хозяин и гость оставили открытой. Павлик выложил на стол деревянную шкатулку и неслышно метнулся в сени. Обо что-то ударился боком и на мгновение обомлел… Но грохота не последовало. Шаря в темноте руками, прижался к стене, у самого выхода, возле каких-то ящиков.

Расслышал только последние, сказанные вполголоса фразы:

– Смотри: чтобы минута в минуту… И ничего не боись… – Было впечатление, что неизвестный проговорил это вплотную к двери, словно бы специально для Павлика. – Бывай.

Шагов его по ступеням не было слышно.

А баптист в одиночестве еще какое-то время оставался на крыльце.

На распутье

Назад, через сени, Викин постоялец прошел на этот раз бесшумно. Задержался, постоял возле двери, потом закрыл ее за собой.

А вот направился ли он в свою комнату или остался в темной горнице, угадать было невозможно.

Павлик судорожно передохнул. Сердце его колотилось как будто сразу во всем теле. И впоследствии он сам не мог понять, откуда взялось у него столько хладнокровия, чтобы сначала выждать еще несколько минут у ящиков, затем аккуратно повернуть замок и догадаться вставить ключ с улицы, чтобы дверь закрылась без щелчка…

Положение, в котором он оказался с началом темноты, за время пребывания в доме Вики словно бы изменилось на прямо противоположное. Если раньше он, как в убежище, нырял сюда, во двор, чтобы оказаться подальше от гаража Мелентьевых, от курильщика, то теперь выскочил в проход между заборами, как из ловушки, и почувствовал себя в относительной безопасности, лишь прижавшись к ограде Мелентьевых…

Благоразумие не покидало его, и за углом дома Кузьмича он постоял, отдышался. Здесь был самый открытый участок: от дома сторожа до штакетника по-над садами. О том, чтобы направиться еще к тополю, мысли уже не было.

Павлик выглянул из-за угла, чтобы удостовериться в безлюдье на Буерачной. И напряженным зрением сразу уловил на берегу, по ту сторону Жужлицы, чей-то подвижный, странно бесформенный силуэт, который тут же исчез, будто провалился сквозь землю. Павлик догадался, что неизвестный (или неизвестная), если только это был человек, спустился по откосу на лед Жужлицы, А из темноты, как на проявленном негативе, перед глазами его вырисовалась машина у обочины дороги, на противоположной стороне реки… Была она или не была, когда Павлик пробирался к Викиному дому? И когда подслушивал у стены гаража… Когда ходил к тополю… Вот она – ненаблюдательность!

И показалось ему, что безмолвная, на первый взгляд вымершая улица жила в темноте еще более напряженной, чем днем, какой-то особой, тайной жизнью… Словно бы в подтверждение этой мысли из-за плотных ставен Кузьмичова дома опять неожиданно донеслась мелодия танго, «Звездный свет», – у Татьяны Владимировны тоже была такая пластинка.

Минуты прошли в томительном ожидании. Он мог бы за это время перебежать к дому, но, весь настороженный, почему-то ждал.

Уродливая фигура неизвестного появилась на этом берегу, и Павлик разглядел наконец, что это не один человек, а двое, что один из них тащит напарника на своих плечах, а затем, когда по едва уловимым деталям на фоне темного неба определил, что это Николай Романович несет пьяного Кузьмича, несколько даже разочаровался.