Изобрети нежность - [22]

– Ну, вот и вся их работа! – сказала знакомая старуха в сиреневом пальто. – Сколь они так ищут-свищут! Про Зареченский я уж не говорю, что позавчера! Ювелирный лет пять никак… Мурзика или Бурзика шайка! Вот бы где следовали!

Павлик отошел от нее и сверху долго смотрел на полынью. Но теперь он видел только черную поверхность воды…

Илька подошел сзади, легонько подтолкнул Павлика, давая знать о себе. Шапка его по-прежнему торчала ушами вверх. И по-всегдашнему играли на щеках веселые ямочки. Но во взгляде была непривычная настороженность, словно он понимал, что случившееся имеет к его новому знакомому самое непосредственное отношение, и сочувствовал Павлику.

Павлик был признателен ему за это.

И улыбнулся Илька не совсем уверенно. Заметил:

– Ну вот. Теперь ты на парня похож! – Павлик не обратил внимания на его слова. – Знаешь ее?.. – Илька кивнул на воду.

– Знаю… – сказал Павлик.

– Она ходила к тебе… Да?

– Вчера не пришла… – ответил Павлик после паузы.

– Вот дела… – вздохнул Илька.

Павлик обернулся к Ильке. Та мысль, что давно тревожила его и, неуловимая, ускользала все время, только теперь как будто начала проясняться…

– Почему ты меня за девчонку принял?

– А у тебя же шапка, ну, та, другая… – Илька замялся. – Как у нее. – Он кивнул в сторону полыньи. – Белая, девчоночья! – Илька хотел засмеяться, он вовсе не думал обижать Павлика. Но тот уже сорвался с места и, не слушая его, бросился по тропинке в сторону Буерачной. Он догнал милиционеров уже неподалеку от дома Васильевны. Стал на дороге, запыхавшийся, разволнованный.

Старший – тот, что был в пальто и шляпе, невысокого роста – секунду-другую присматривался к нему, потом коротко глянул на своего попутчика.

– Чего ты, мальчик?

– Я… – Павлик облизал пересохшие губы. – Ее убили!

– Кого ее! – спросил штатский.

– Аню! Ее! – Павлик показал назад, в сторону горки, злясь, что его не понимают. Следователь кончиком большого пальца разгладил свои густые черные когда-то, а теперь неопределенно-серые брови.

– Откуда ты ее знаешь? Учитесь вместе?

– Нет!.. Дружили мы! – объяснил Павлик. – Вдвоем дружили!

– Так… И кто же ее убил?

Павлик проглотил готовые слететь с его губ заверения, что он лучше всех знает Аню, знает ее, как никто, что она один друг у него… Будто его водой окатили: настолько ясно он понял вдруг, что не имеет права сказать им ничего определенного… Про Костю не может сказать, про Вику, про свою кроличью шапку, пробитую пулей… Растерянно повторил:

– Убили ее…

Следователь в штатском опять секунду-другую всматривался в него, словно хотел получше запомнить.

– Но кто же ее убил?.. Почему? – Павлик окончательно смешался. Он не знал этого. И штатский милиционер как бы сжалился над ним. Проходя мимо, осторожно похлопал его по плечу. – Иди домой… Никто ее не убивал.

Павлик посторонился, чтобы пропустить их. Но к дороге, или к машине, что стояла возле моста, направился один штатский. И Павлик крикнул ему вдогонку:

– Ее толкнули туда! Она никогда там не каталась! Никогда!

Следователь на секунду приостановился.

– И только поэтому ты решил, что ее толкнули?

– Да… – с трудом выдохнул Павлик.

Высокий, с белыми ремнями поверх шинели милиционер, прочищая горло, кашлянул над его головой.

– Надо больше родителей слушаться, тогда не придется вытаскивать вас из-подо льда!

У Павлика перехватило горло. Сказать такое об Ане, когда она погибла! В эти мгновения ему просто не пришло на ум ничего достаточно грубого, чтобы ответить милиционеру. Не умел он оскорблять взрослых.

А штатский опять остановился, глянул через плечо.

– Литвинов! Занимайтесь своими делами!

И они разошлись по тропинке: один – в сторону дороги, другой – в сторону горки, оставив Павлика растерянным, в обиде и злости.

В неразберихе предположений

С самого начала казалось бесспорным, что если накануне, когда они вызволяли из домашнего плена Вику, был выстрел, – он предназначался Косте. Хотя Павлик тогда переполошился и не мог с уверенностью сказать, что звук удара или выстрел прозвучали со стороны дома Вики…

Даже потом, когда обнаружилась прореха в кроличьей шапке, не вызывало сомнений, что пуля или картечина адресовались Косте. Павлик случайно подставил себя под выстрел.

Но, уже выходя из дому, Павлик между прочим подумал: что если стреляли не в Костю, а в него?.. Спрашивалось: зачем? Или: за что?.. Павлик не мог представить себе человека, которого бы он так обидел.

Разговор с Илькой породил новую – и неожиданную, и в теперешних условиях наиболее вероятную догадку – выстрел предназначался не Косте, а ему, но только потому, что в темноте его приняли за Аню.

Если в белой кроличьей шапке он так похож на нее, что обманулся Илька, а в первые минуты, возможно, и бабка Васильевна, и Николай Романович, и даже Анина мама, вполне мог существовать кто-то еще, кому вдруг стала мешать Анина жизнь…

Аня взяла санки и отправилась через Жужлицу за три часа до того, как вышли из дому Павлик и Костя. Если думать, что выстрел в двенадцатом часу ночи предназначался ей, значит, в это время она была еще жива и находилась где-то поблизости…

Павлик чувствовал холодок под сердцем при одной мысли об этом. Нет, не могла Аня больше двух часов пробыть одна, в ночном лесу, не предупредив мать, не забежав хоть на минуту к нему… Ее уже не было, когда они с Костей вышли из дому, это он почему-то знал твердо.