Изобретение зла - [31]

- Может быть и неправильные. Но тогда я неправильно заполнил карту,

Федькин поискал глазами заполненную карту, но не нашел. Документов со столика также исчезли.

- Я все понял, - сказал Федькин, - это же вы его до такого довели! Вы специально пришли, чтобы стащить документы и уничтожить. А Федькин потом отвечай! Выкладывай из карманов!

- Что выкладывать?

Действительно, что? - подумал Мединцев. - О чем мы говорим?

Он потерял нить беседы. Чтобы вспомнить, он вернулся на прежнее место, к весам. Смутно он помнил, что только что на весах лежало тело. Теперь тела не было. А было ли оно вообще? Документы тоже исчезли. Простыня стала белой, а зеленая бирка просто стала обычной алюминиевой. К двум часам этой странной ночи

Светоло-зеленого стерли окончательно.

Но он стерся не только в памяти Федькина и Мединцева. Друзья по палате забыли его, старые школьные и дворовые друзья забыли тоже. В конторе по месту жительства исчезла карта жильца и все номера в списках будущих избирателей, составленных Партией Труда, сместились на единицу. Всю эту ночь ответственные работники различных бюро слышали странный шелест в своих бумагах, некоторые листки сами собою меняли цифры отчетности, а некоторые листки вовсе исчезали.

Двухкомнатная квартира, выданная семье Светло-зеленных поползла и превратилась в однокомнатную, выданную одинокой женщине. Мать Светло-зеленого за несколько часов похудела вдвое и превратилась в иссохшую старую деву. Собака

Светло-зеленого, дряхлый и преданный мопс, забыла, что у неё был хозяин, проснулась и зывыла от тоски. Семьдесят фотографий распались в мелкую пыль, а две магнитофонных записи оказались размагниченными.

Теперь он стерт окончательно - почти. Оставалась память ещё одного человека, но эта память была необычной.

24

Моя память необычна. Я отношусь к тем редким людям, которые не забывают ничего. Любую мелочь из прошлого я помню неискаженной. Я помню себя в тысячах других лиц, которые с каждым днем погружения в прошлое становятся все моложе и глупее - будто тысячи тончайших матрешек вставлены друг в друга. Я помню все.

Каждая подробность сохраняет в памяти свой блеск и свежесть, неискаженная слоями прошедших лет. Память была и есть моим единственным невероятным талантом. Моя память устроена иначе, чем память любого другого человека. Взглянув на страницу телефонного справочника, я могу вспомнить любой из номеров. Я помню себя, начиная с возраста в несколько месяцев. Если я смотрел футбольный матч, даже невнимательно, я могу закрыть глаза и прокрутить его в сознании, как кинопленку.

Я буду видеть номера на майках игроков, лица зрителей, конфетные обертки и пыль у своих ног, муравья, неосторожно ползущего по поручню, трамвайный талончик у себя в руке (чуть намокший от пота) и даже толщину ребра этого талончика, ведь бумага всегда имеет толщину.

Но моя память не просто повторяет когда-то увиденное. Я могу заставить игроков двигаться быстрее, изменив скорость своей внутренней видеозаписи, могу сделать стоп-кадр. Могу посадить на зеленое поле живого слона (вот он материализуется из серых дымовых клубов) и понаблюдать за развитием событий. Не знаю заранее, что станет делать слон, но он обязательно проявит инициативу.

Впрочем, слон слишком опасен, я вижу как он уже погнался за номером вторым и оттопырил уши (кто-то визжит за моей спиной), - я прокручиваю пленку назад и все игроки начинают бегать задом наперед. Я могу уменьшить или приблизить изображение, могу рассмотреть каждого игрока с любой степенью подробности. Я могу поменять точку зрения и смотреть матч с противоположной трибуны; из точки, висящей в воздухе; глазами какой-нибудь зеленой блохи на травинке. Вот огромная бугритстая подошва проносится надо мной - а блохе-то совсем не страшно, оказывается. Значит, я могу помнить и то, чего не видел и не мог знать.

Иногда мне удается вспомнить прошлое других людей и я почти не ошибаюсь. Я думаю, это не воспоминание, а что-то вроде сложнейшей реконструкции прошлого по его остаткам и результатам, но протекает этот процесс мгновенно и без затруднений. Иногда я могу даже вспомнить будущее других людей (не знаю и приблизительного обьяснения этому), обычно чужое будущее, а не свое. Конечно, я не могу поручиться, что мое воспоминание будет правильным. Я могу вспомнить и свое будущее, если постараюсь, но я не могу быть уверен, что тот бородатый человек, который возникнет за волшебным стеклом моей памяти, будет именно мной.

Но каждый раз это один и тот же человек.

Мои воспоминания очень ясны. Я погружаюсь в них, как будто ныряю в реку и ещё долго плыву под водой, забывая о солнечном воздухе над поверхностью. Это может удивить тех, кто видит меня в эти минуты. Иногда может испугать - я перестаю воспринимать реальность сегодняшнюю.

Мне восемь лет, девять месяцев и четырнадцать дней. На мне розовая пижама.

Друзья по палате (или соседи по несчастью, так вернее) называют меня

Розовым. Мне нравится это имя и я отзываюсь на него. Я помню, что где-то, в иной плоскости бытия (я знаю множество взрослых слов, благодаря памяти), ещё живет мое другое имя. Я даже помню, что могу вспомнить его, но просто не хочется.