Изобретение велосипеда - [59]
Поднимаясь в актовый зал, Гектор думал об Алле Степановне, отце, которому зачем-то понадобился её адрес. Сегодня Алла Степановна была непроницаема, как сфинкс, и не видел Гектор смятения на её лице. «Прощайте, Алла Степановна… — думал Гектор. — Последний раз нынче с вами видимся!»
Первый танец Гектор танцевал с Ингой Павловной. Бит-группа играла плохо. Больше всех безобразничал пианист. Гектор забрался на сцену и сказал ему: «Иди потанцуй! Я малость поработаю…»
— А умеешь? — засомневался пианист.
— Как ты, сумею, — усмехнулся Гектор.
— Что играть будете? — спросил он у музыкантов.
Они повернули свои волосатые головы в его сторону.
— Ты откуда? — спросили они.
— Вольный стрелок… — Гектор небрежно кинул пиджак на спинку стула, словно всю жизнь промышлял игрой на пианино. — Давайте-ка битловское что-нибудь, — сказал Гектор. Эти вещи он знал. Выучил по нотам, которые брал у Юрки Тельманова.
Парни переглянулись и сказали, какую песню будут играть. Предупредили, чтобы Гектор не глушил солиста.
— Я буду играть тихо, как мышь, — ответил Гектор. Первый раз готовился познать он славу пианиста. Грянули гитары. Подобрав ритм, Гектор играл, как по английским нотам, взятым у Юрки Тельманова. Изящные фортепианные вариации кружевами ложились на волчий гитарный вой. Глаза Инги Павловны, стоящей у окна, поплыли на Гектора, но Гектор только улыбался, внутри у него всё звенело, он играл и играл, и парни подстраивались под него, и даже певец, сидящий за ударником, запел лучше. «Об-ла-ди! Об-ла-да!» — пел певец и стучал в барабан. Но игра на пианино, оказывается, отнимала гораздо больше сил, чем думал Гектор, и после третьей песни он спрыгнул со сцены, и вернулся изгнанный пианист, и музыка вновь зазвучала, но всем уже стало скучно. Танцевать надоело.
— Сегодня ты прекрасен… — Инна Леннер взяла Гектора под руку и отвела в сторону. — Если бы мы учились ещё год, тебе была бы обеспечена пятёрка на физике…
— Спасибо… — Гектор оглядывался, искал Ингу Павловну. Но не было её.
— Где же она? — спросил Гектор.
— Она ушла, — ответила Инна. — Все учителя ушли…
Они спустились вниз на школьный двор. Одиноко качалось на школьном дворе дерево. Дремал, прислонившись к нему, Костя Благовещенский.
— Вперёд! На Алые паруса! — крикнул Лёша Казаков, и десятый «Б» нестройно двинулся вперёд по улице, потом вышел на Невский и влился в толпу остальных ленинградских десятиклассников, идущих по направлению к Неве, где в двенадцать, а может, в час проплывёт яхта с алыми парусами, которую большинство из них не заметит, так как все на набережной не поместятся.
А вот и дом Гектора проплыл мимо. Стегнул по ушам из Юркиных окон Шопен, но надо идти вперёд, вперёд, на площадь Восстания, куда умчалась от Гектора на мотоцикле Дивина, которая недавно защитила диплом и уехала куда-то, но Гектору так и не позвонила. Ау, Алина!
Дальше, дальше по Невскому, где каждый дом, как стихотворение, выученное в детстве. Мелькают в толпе знакомые лица — с этим ты живёшь в одном дворе, с этим учился в старой школе до третьего класса, а с этой замечательной девушкой по имени Галя, кажется, ходил в детский сад. Что за праздник! Алые паруса! Изъять бы каким-нибудь образом мысли у этих идущих по Аничкову мосту юношей и девушек — такая радуга получится, так украсит она белую ночь! А сегодня проводы белых ночей одна тысяча девятьсот шестьдесят девятого года… И на будущий год другие десятиклассники пойдут так же весело, а сегодняшние будут смотреть на тех, других, из окон — кто понимающе, кто с улыбкой, а кто с горечью. Ибо чистота мечты не есть гарантия её осуществления.
Казанский собор. Суровые Кутузов и Барклай Толли смотрят на десятиклассников, а на плечах у героев-полководцев вереницами сидят голуби. А впереди светло торчит Адмиралтейская игла, и поворот к Зимнему, а там набережная, там газоны, на которых уже сидят, там переполненные скамейки, неужели оттуда будет видно, как проплывёт эта невиданная яхта?
Но Гектору не хотелось смотреть на яхту. Не хотелось петь под гитару, не хотелось слушать, как договариваются девочки встретиться у кого-то дома через три месяца и робко смотрят на мальчиков: «Придёте?» Ах девочки, ах, хранительницы классных традиций…
Гектору хотелось забраться на крышу Зимнего и оттуда посмотреть на Ленинград, а точнее на набережную, заполненную десятиклассниками, посмотреть и запомнить, потому что сам он — возгордившаяся частичка этой толпы, так доверчиво ожидающей яхты, поющей под гитары и уверяющей себя в вечной дружбе. «А завтра? Что будет завтра?» — думал Гектор. Но никто, конечно бы, не пустил в это ночное время Гектора Садофьева на крышу Зимнего дворца. И Гектор развалился лениво под деревом на жёстком газоне. А рядом лежал какой-то парень и посапывал. Гектор сорвал травинку и стал щекотать ему лицо. А когда парень проснулся, сказал Гектор: «Чего спишь? Вон, яхта идёт!» Сказал просто так, но действительно полетели вдруг вдоль набережной крики: «Яхта! Яхта!», и сопровождался путь следования яхты многоголосым криком, а Гектор в это время лежал на траве под деревом, смотрел на светлое небо, которое, начиная с завтрашнего дня, начнёт темнеть на минуту раньше, смотрел на розоватое облако, а крик тем временем зазвучал на высшей своей ноте — яхта поравнялась с Гектором, только разделяли их газон, толпа на набережной и гранитный парапет.
Казалось бы, заурядное преступление – убийство карточной гадалки на Арбате – влечет за собой цепь событий, претендующих на то, чтобы коренным образом переиначить судьбы мира. Традиционная схема извечного противостояния добра и зла на нынешнем этапе человеческой цивилизации устарела. Что же идет ей на смену?
Это беспощадная проза для читателей и критиков, для уже привыкших к толерантной литературе, не замечающих чумной пир в башне из слоновой кости и окрест неё. «Понятие „вор“ было растворено в „гуще жизни“, присутствовало неуловимым элементом во всех кукольных образах, как в девятнадцатом, допустим, веке понятие „православный“. Новый российский мир был новым (в смысле всеобщим и всеобъемлющим) вором. Все флаги, то есть куклы, точнее, все воры в гости к нам. Потом — не с пустыми руками — от нас. А мы — к ним с тем, что осталось.
В сборник включены произведения современных писателей о первой любви.Для среднего и старшего школьного возраста.
«sВОбоДА» — попытка символического осмысления жизни поколения «последних из могикан» Советского Союза. Искрометный взгляд на российскую жизнь из глубины ее часового механизма или, если использовать язык символов этого текста, — общественно-политической канализации…«Момент обретения рая всегда (как выключатель, одновременно одну лампочку включающий, а другую — выключающий) совпадает с моментом начала изгнания из рая…» — размышляет герой книги «sВОбоДА» Вергильев. Эта формула действует одинаково для кого угодно: от дворника до президента, даже если они об этом забывают.
Ведущий мотив романа, действие которого отнесено к середине XXI века, — пагубность для судьбы конкретной личности и общества в целом запредельного торжества пиартехнологий, развенчивание «грязных» приемов работы публичных политиков и их имиджмейкеров. Автор исследует душевную болезнь «реформаторства» как одно из проявлений фундаментальных пороков современной цивилизации, когда неверные решения одного (или нескольких) людей делают несчастными, отнимают смысл существования у целых стран и народов. Роман «Реформатор» привлекает обилием новой, чрезвычайно любопытной и в основе своей не доступной для массовой аудитории информации, выбором нетрадиционных художественных средств и необычной стилистикой.
Романы «Геополитический романс» и «Одиночество вещей», вошедшие в настоящую книгу, исполнены поистине роковых страстей. В них, пожалуй, впервые в российской прозе столь ярко и художественно воплощены энергия и страсть, высвободившиеся в результате слома одной исторической эпохи и мучительного рождения новой. Главный герой «Одиночества вещей» — подросток, наделённый даром Провидения. Путешествуя по сегодняшней России, встречая самых разных людей, он оказывается в совершенно фантастических, детективных ситуациях, будь то попытка военного путча, расследование дела об убийстве или намерение построить царство Божие в отдельно взятой деревне.
Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…
Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.
В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.
Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.
Телеграмма Про эту книгу Свет без огня Гривенник Плотник Без промаху Каменная печать Воздушный шар Ледоколы Паровозы Микроруки Колизей и зоопарк Тигр на снегу Что, если бы В зоологическом саду У звериных клеток Звери-новоселы Ответ писателя Бориса Житкова Вите Дейкину Правда ли? Ответ писателя Моя надежда.
«Наташа и другие рассказы» — первая книга писателя и режиссера Д. Безмозгиса (1973), иммигрировавшего в возрасте шести лет с семьей из Риги в Канаду, была названа лучшей первой книгой, одной из двадцати пяти лучших книг года и т. д. А по списку «Нью-Йоркера» 2010 года Безмозгис вошел в двадцатку лучших писателей до сорока лет. Критики увидели в Безмозгисе наследника Бабеля, Филипа Рота и Бернарда Маламуда. В этом небольшом сборнике, рассказывающем о том, как нелегко было советским евреям приспосабливаться к жизни в такой непохожей на СССР стране, драма и даже трагедия — в духе его предшественников — соседствуют с комедией.