Изобретение науки. Новая история научной революции - [24]

В то время уже существовал способ сказать, что нечто было найдено впервые и о нем не знали прежде (люди продолжали использовать такие фразы, чтобы передать смысл «открытия», когда писали на латыни), но до 1492 г. почти ни у кого не возникало такого желания, поскольку господствовало убеждение, что «нет ничего нового под солнцем» (Еккл. 1: 9). Появление нового значения слова descrobrir указывало на радикальный сдвиг во взглядах, а также в том, как люди понимают свои действия. Поэтому можно с уверенностью сказать, что до 1486 г. не было путешествий с целью поиска новых земель – только путешествия с целью исследования. Открытие – это новое предприятие, которое появилось вместе со словом.

Главная проблема истории идей, частью которой является история науки, заключается в лингвистических изменениях. Обычно изменения в языке служат указателем перемен в мышлении людей – они способствуют этим переменам и облегчают нам их понимание. Иногда усиленное внимание к изменениям в языке может создать ложное впечатление, что произошло нечто важное или что некое событие произошло в определенный момент, тогда как на самом деле это случилось раньше. Общего правила нет: каждый случай нужно рассматривать отдельно[90]. Возьмем, например, слово boredom (скука). Страдали ли люди от скуки до того, как в 1829 г. появилось это слово?{128} Конечно, страдали: у них имелось существительное ennui (1732), существительное bore (1766) и глагол to bore (1768). Шекспир использовал слово tediosity. Таким образом, boredom – это новое слово, но не новое понятие и уж никак не новое ощущение (хотя, возможно, во времена Диккенса оно встречалось чаще, чем во времена Шекспира, и если ennui считалось явно французским словом, то boredom, вне всякого сомнения, было английским). Другие примеры чуть посложнее. Слово «ностальгия» придумали (на латыни) в 1688 г. как перевод немецкого Heimweh (тоска по дому). Впервые оно появляется в английском языке в 1729 г., задолго до homesick и homesickness. До 1695 г. французы для обозначения этого состояния использовали выражение la maladie du pays. Значит ли это, что ностальгия – новое чувство? Сомневаюсь – несмотря на то, что для него не существовало отдельного слова. Новой была идея, что это потенциально смертельная болезнь, требующая медицинского вмешательства{129}. Отсутствие простого правила в сочетании с тем фактом, что изменения в языке заключаются в присвоении новых значений старым словам, объясняет, почему некоторые важнейшие интеллектуальные события остались невидимыми: мы склонны предполагать, что открытие, подобно скуке, было всегда, хотя в одни эпохи открытий делалось больше, а в другие меньше. Новыми нам кажутся слова, а не понятия, которые они обозначают. Это справедливо для скуки, но не для открытия.

Некоторые занятия зависят от языка. Невозможно играть в шахматы, не зная правил, – поэтому вы не сможете играть, не имея языка, на котором выражается, например, понятие «мат». Конкретный язык не имеет значения: ладья останется той же фигурой, если назвать ее замком – как и фрисби не изменит своей сущности под названием «Pluto Platter». В отсутствие слова «ладья» вы можете использовать любую фразу, например, «фигура, которая изначально стоит в четырех углах», – точно так же фрисби можно называть летающим диском, – но довольно быстро выясняется, что пользоваться длинными фразами неудобно, и возникает потребность в специальном слове. Отдельные слова и целые фразы могут выполнять одну и ту же функцию, но слова лучше справляются с задачей. Появление нового слова или нового значения старого слова зачастую указывает на поворотный пункт, когда определенное понятие становится общеупотребительным и начинает по-настоящему работать.

Невозможно играть в шахматы, не осознавая этого, независимо от того, как вы называете игру, и поэтому игра в шахматы относится к «концепции актора», или «суждению актора»: вы должны знать концепцию, чтобы выполнить действие{130}. Распознать концепцию актора зачастую бывает трудно. Вы можете испытывать Schadenfreude, радость из-за чужого несчастья, или злорадство, не зная этого слова; таким образом, понятие Schadenfreude не было новым, когда в конце XIX в. это слово появилось в английском языке, но с появлением специального термина его стало легче распознавать, описывать и обсуждать. Термин помог лучше понять человеческую мотивацию: слово и понятие соединились. Еще один пример – embarrass (смущаться). Совершенно очевидно, что люди смущались, попав в неловкое положение, еще до того, как в конце XIX в. слово embarrass приобрело новое значение (его оригинальное значение – мешать, затруднять), но осознавать свое состояние им стало проще. Только после этого дети стали стесняться своихродителей. Schadenfreude и embarrass не относятся к «концепции актора», поскольку эти чувства можно испытывать, не зная обозначающего их слова, но слова являются интеллектуальными инструментами, которые позволяют обсуждать эмоциональные состояния и без которых это было бы трудно; при наличии слов нам значительно легче идентифицировать эмоциональные состояния четко и недвусмысленно.