Изобретая все на свете - [76]

Контору наполняло щелканье пальцев по клавишам то и дело ломавшихся машинок. Мужчины печатали быстро и сдабривали служебные обязанности более приятными занятиями: плавали в ручейке, на котором поставили запруду, читали, спали и ежедневно писали домой женам. Уолтер держался «Тристрам Шенди». Книга была очень длинная, и между работой и чтением Уолтер думал о Фредди и вымучивал стихи, которые записывал, чтобы развлечь ее. Одни патетические, другие смешные. Вот одно из них:

В лесной глуши или в пустыне дикой

Сойдутся вновь влюбленные сердца.

Их крови гул туманною сиреной

Зовет всех одиноких — надейся до конца!

А вот другое:

Великий мастер — пивовар,

И не дерет за свой товар.

А виски — скажем прямо —

Поруха для кармана.

На виски я не разорюсь —

Я пивом допьяна напьюсь.

Не думайте, что я небрит,

Мне пена щеки серебрит.

Пусть пузырьки в носу бурлят весь день —

Мне носом пузыри пускать не лень!

Лишь только пересохла глотка,

Долой летит тугая пробка!

Берет тоска — пивко хлебай,

И птицей в небеса взмывай!

Так что война шла мимо Уолтера, и он почувствовал себя вполне счастливым, когда в ноябре 1918-го в Компьенском лесу подписали мирный договор, и его отпустили домой к Фредди с коллекцией сомнительных стишков и парой парижских шелковых чулок в вещмешке.

Он стоял перед дверьми их дома. Он столько раз представлял, как это будет, и всегда по-разному. Она будет спать на диванчике, и он склонится, чтобы разбудить ее поцелуем; или она будет стоять у раковины, а он устроит ей сюрприз — обнимет сзади.

Но теперь, когда дошло до дела, он пришел в ужас при мысли, что сейчас увидит ее. Он стоял перед дверью. Постучать? — думал он. Два года — немалый срок, как бы часто не писал письма. После мгновенья колебаний Уолтер решил не стучать. Он вошел в их дом, и, словно жар, ждавший только притока кислорода, чтобы вспыхнуть, Уолтер с Фредди сожгли друг друга дотла, до костей.

Уолтер скоро вернулся на работу в водопроводную компанию, а Фредди почти сразу узнала, что она беременна. Он пришел в восторг, но не прошло и семи с половиной месяцев, когда он, вернувшись с работы, услышал сверху спокойный голос Фредди, сказавшей, что им надо поговорить.

— Вызови врача.

Она медленно выговаривала слова. Она сидела в кресле-качалке, глядя в заднее окно во двор.

— У меня начинаются роды, Уолтер. — Она обернулась к нему. — Должно быть, преждевременные. — Она сказала это шепотом.

Он опешил. Она обхватила себя руками, скрючившись от боли схватки, А Уолтер все пялился на нее, пытаясь разобраться в ереси календаря. Семь с половиной месяцев. Фредди тяжело задышала. Пот выступил у нее над губой, и стало ясно, что схватки начались не сию минуту.

— Уолтер, — отчаянно повторила она, — вызови врача.

Он все стоял, уставившись на нее, взвешивая возможности. Он мог вырвать собственное сердце и оставить его здесь с ней, чтобы она прикончила его, наступив ногой — или он мог поверить ей. Преждевременные. Она опять поморщилась. Схватки шли одна за другой. Наконец ей пришлось заорать:

— Уолтер!

Он послал соседа за врачом, а сам вернулся к ней. Фредди, пытаясь добраться до кровати, упала на пол. Ее живот, казалось, колыхался сам по себе, отдельно от нее.

— Ну-ка, обхвати меня за шею, — сказал он, поднимая ее на кровать.

Напряженный. Добрый. Он бережно расстегнул пуговицы на высоком воротнике блузки и помог ей переодеться в белую ночную рубашку. Очень скоро Уолтер заметил, что роды — куда более сложный процесс, чем ему представлялось. Ночная рубашка, которую Фредди скомкала между ногами, стала ярко-красной от крови.

— Уолтер, — сказала она.

Он не ответил.

— Что-то не так.

Уолтер смотрел на нее. Все время, что они провели врозь, он не отделялся от нее. Два года за морем она оставалась частью его. До сих пор. То, что творилось сейчас с ее телом, пугало его.

Она отделялась. Она становилась собой, отдельной, одной, без Уолтера.

— Пожалуйста, — сказал он, — не надо.

Ему почудилось, будто она хочет в чем-то признаться, объяснить, почему ребенок появляется на свет всего через семь с половиной месяцев.

— С ребенком что-то не так. Я чувствую. Я…

Стук в дверь прервал ее, и Уолтер спустился вниз впустить врача. Лицо Уолтера ничего не выражало.

Доктор поднес ватную подушечку, смоченную в эфире, ко рту и носу Фредди. У Уолтера от запаха поплыла голова. Он был как в тумане. Он, сколько мог вытерпеть, смотрел на Фредди, но ему было мучительно видеть, как она корчится от боли. Он отвернулся к окну спальни. Белка сидела на подоконнике напротив и грызла что-то, а когда он опять обернулся к Фредди, эфир уже подействовал. Уолтер принес все, чего потребовал врач. Он почти ничего не говорил. Он наблюдал за ходом родов. Волосы Фредди разметались по подушке. Все случилось слишком быстро. Куда девалась его жена? Кровь выпачкала половицы под кроватью. Очень много крови. Он коснулся пятна носком ботинка. В доме казалось ужасно тихо. Откуда же так много крови? Но разве кровь вытекает из тела с таким шумом? Нет, рассудил он. Нет, без шума.

А потом кто-то закричал, но это была не Фредди, у которой голова моталась по подушке, а изо рта стекала струйка слюны. Это был ребенок.