Изобретая все на свете - [75]

Уолтер упирался мутным от морской болезни взглядом в эту страницу, в уверенности, что без поддержки других солдат, его боеспособность, и без того невеликая, скоро исчерпается, и эта черная дыра, эта страница, станет его концом.

Когда судно входило в порт, Уолтер стоял у борта с горбом вещмешка за спиной. Он был одним солдатом из миллионной армии. Зеленая солдатская масса на палубе сбилась так плотно, что ряды сливались и щетинились в едином движении, как мохнатая спина гусеницы. Колени Уолтера ослабли и плохо держали. Он сутулился. Он то и дело глубоко вздыхал, и воздух каждый раз обжигал ему грудь. Колышущаяся толпа продвигалась к сходням, и ему ничего так не хотелось, как остаться здесь, на борту судна, которое возвращалось в Америку, но его увлекал напор солдат, которым по большей части смертельно наскучило плавание, и они запросто затоптали бы всякого, кто встал бы у них на пути к твердой земле.

На суше солдат разбили по разным загонам, прогоняя мимо чиновников, выкрикивавших: «Номер?», а потом: «Фамилия?» Он не был трусом, просто он был влюблен. И здесь, в человеческой массе, Уолтер сдался перед судьбой и поверил, что никогда не вернется домой к жене. Армейские порядки почти убедили Уолтера, что он уже умер и попал в ад.

— Номер?

— ЮС55231082, — ответил он.

— Имя?

— Уолтер Дьюэлл.

Он подвергся рутинному опросу, вплоть до последнего вопроса: «Печатать умеешь, солдат?»

— Печатать?..

Он с трудом понял вопрос. Буквы? Да, он умел печатать, мать научила его, когда ему было девять. Он печатал только указательным и средним пальцем, но этими четырьмя работал стремительно. Он решил, что не понял вопроса. Из открытого рта не раздалось ни звука.

— Ладно, дальше, — буркнул вопрошавший.

Но Уолтер не двинулся с места. Он застыл, вспоминая, как сидел на кухне в доме на Одиннадцатой авеню, в котором родился. Мать подрабатывала, печатая письма на машинке, которую они с отцом Уолтера спасли из разорившейся газетной реакции. Это была модель «Шольс и Глидден» — из черного металла, украшенная золотыми цветами и птицами, хотя некоторые накладки успели отвалиться. Уолтер вспоминал, как сидел у матери на коленях. У него самые кончики пальцев торчали из рукавов свитера, и он клал их на материнские пальцы, а она печатала. Понемногу он так хорошо запомнил клавиши, что попросил, чтобы она завязала ему глаза полотенцем и испытала его.

— Напечатай «часы», — велела она.

Это было слово с ловушкой — для него требовалась только левая рука.

— Проходи, солдат.

— Я печатаю. Да, я печатаю, — сказал Уолтер, напрягая голову, шею, голосовые связки, чтобы пропищать ответ из ведра своей каски.

— Печатаешь?

— Да, сэр.

— Выйди из строя, солдат. Через этот проход к тем воротам, оттуда будет транспорт на базу. Получишь приписку.

— Да, сэр.

И Уолтер ушел, не оглядываясь. Он боялся, что если покажет, как он счастлив этим назначением, армия заберет его обратно. Он потупил глаза. Он не смотрел на других солдат, которых загоняли в грузовики, направлявшиеся на фронт. Он не оглянулся на Геши. Вина якорем засела у него в животе. Солдатам раздавали винтовки. Их отправляли в бой, а Уолтер, волей случая, избежал гибели, отвращенной длинными тонкими пальцами, рукой матери, протянувшейся с небес. Он спасся.

В городке было не больше тысячи жителей, и все они проявляли полное равнодушие к американским солдатам и к самой войне. Большинство мужчин и женщин работало канатчиками. Вокруг городка тянулись бесконечные поля конопли, выраставшей до чудовищной высоты — десять, одиннадцать, даже двенадцать футов. Осенью, сняв урожай, горожане проводили зиму на фабрике, превращая конопляное волокно в веревки и канаты для продажи флоту. Именно здесь, в двадцати милях от Лиона, американская армия расположила административный корпус. Достаточно далеко и неприметно, легко замаскировать. А это было важно, потому что работой Уолтера, еще четырех писарей и одного офицера было печатать все до одного приказы: каждый призыв к наступлению, отступлению, атаке, организации медицинской службы, диверсиям на железнодорожных путях, снабжению продовольствием, освобождению пленных, уничтожению командного состава противника, принятию капитуляций и даже к тому, чтобы ничего не делать. Все, вплоть до заказа на десять ящиков консервированной свинины, должно было печататься под копирку в трех экземплярах и отсылаться в Америку, где все это копились в комнате, заполненной металлическими ящиками.

К прибытию Уолтера все писари проработали уже по семь месяцев. Двое рядовых ходили в соломенных шляпах вместо положенной формы. Имелась маленькая книжная полка с картонной табличкой:

БИБЛИОТЕКА ЛАРРИ

Самообслуживание.

5 ц. в неделю за книгу или десять сигарет.

Книги возвращать — Паволек, это к тебе относится!

На полке Уолтер нашел «Идиота» Достоевского рядом с пухлой книжицей под названием «Дворец женщин» — творением некого Тада Блэка. Кроме того, имелось подборка «Сетади ивнинг пост», «Журнала домохозяйки» и сборник рассказов Эдгара Алана По.

Солдаты, оказавшиеся вместе с ним среди конопляных полей Франции, были чудаками различного рода. Это относилось и к офицеру-шифровальщику Горацию Кросби, мечтавшему в один прекрасный день соорудить потрясающе необычный плавательный бассейн для калифорнийской клиентуры. Штат административного корпуса составляли книжные черви, любители наблюдать за птицами, разгадыватели кроссвордов и один миколог, регулярно собиравший обильный урожай изысканных грибов в роще за конторой и жаривший их для рядовых в местном масле.