Изобретатель парейазавров. Палеонтолог В. П. Амалицкий и его галерея - [9]

«Читал он, очевидно, без приготовления, импровизируя, чрезвычайно образно. Речь его была не ораторской, он говорил негладко, часто подыскивая выражения, причём иногда тёр лицо своею худощавой рукой. Несмотря на эту корявость речи, слушатели были под его обаянием, боялись пропустить слово, и лекция прослушивалась без усталости, благодаря захватывающему интересу и прекрасно поставленным опытам. Впечатление на нас, впервые столкнувшихся с наукой, было громадно… Мы с благоговением видели в нём истинного учёного», – писал Чистович[60].

Слушать Менделеева приходили студенты всех факультетов: не только естественники, но и историки, математики, юристы. Одноклассник Амалицкого студент-филолог В. Г. Дружинин пришёл на первую лекцию Менделеева из любопытства, но увлёкся и не пропустил ни одной. Он тоже вспоминал, что Менделеев не обладал красноречием, но его речь была «замечательно содержательна»[61].

Каждое утро химическая аудитория заполнялась студентами. Университетское начальство шутило, что на занятиях Менделеева стены потеют от дыхания[62]. Удобные места приходилось занимать за час-полтора до начала.

Вообще лекций на естественном отделении было немного.

Кроме Менделеева первокурсники слушали анатомию у академика Филиппа Васильевича Овсянникова – добродушного толстяка, излагавшего предмет просто и ясно. На лекциях он показывал строение мышц и костей на препаратах, которые за долгие годы истрепались и стёрлись от прикосновения множества рук. Найти на них какой-нибудь отросток не представлялось возможным. Ученикам приходилось прощупывать собственное тело и искать отростки «на своём костяке, что часто удавалось благодаря худобе, обычной для бедных студентов». Стёртые кости хранились в небольшом плохо освещённом кабинете. Чтобы студенты их не растащили, кости соединяли длинными цепями[63].

Зоологию читал старый ихтиолог Карл Фёдорович Кесслер. «Он был всегда серьёзен, скромен и незаметен», – писал Чистович[64]. Таблицами на лекциях он не пользовался и, описывая строение животного, предпочитал рисовать на доске. Рассказывая про птиц, он говорил, что их тело состоит из туловища (при этом рисовал фигуру, похожую на яйцо), шеи (прямая чёрточка) и головы с клювом (кружок с чёрточкой). Ноги и пальцы он изображал чёрточками, хвост – тремя чёрточками, что «выходило довольно смешно»[65].

В те годы Кесслер вынашивал свою главную идею, с которой выступил на съезде естествоиспытателей и врачей незадолго до кончины. Кесслер полагал, что дарвиновский закон борьбы за существование – не окончательный, и выживают не просто самые приспособленные животные, а те, кто способен к взаимной помощи. Он считал, что виды, живущие в одиночку, постепенно вытесняются теми, кто ведёт совместное существование. Свою мысль он подкреплял множеством примеров. Доклад произвёл впечатление в разных кругах, но, как часто бывает, вскоре был позабыт.

За четыре года учёбы Амалицкий прослушал курсы по химии, физике, анатомии, минералогии, геологии, физиологии животных и растений, зоологии, анатомии растений и неизменное богословие.

Учился он отлично. Причина была в том числе материальная: Амалицкий не мог оплачивать обучение и волей-неволей показывал прекрасные результаты, чтобы просить поблажки. Второй год обучения он оплачивал наполовину, весь курс обошёлся ему в 25 рублей. На третьем году обратился к декану с просьбой не только освободить от платы за обучение, но и назначить «каких-либо стипендий» по причине большой нужды[66]. Ему пошли навстречу и выписали университетскую стипендию в 180 рублей на год. На последнем, четвёртом курсе Амалицкий попросил перевести его «из университетских стипендиатов в императорские», так как по всем предметам он получил «отлично». Прошение удовлетворили[67].

Главными для Амалицкого стали два предмета: минералогия и геология.

Минералогию читал приват-доцент Василий Васильевич Докучаев, геологию с началами палеонтологии – профессор Александр Александрович Иностранцев. Оба сыграли огромную роль в судьбе не только Амалицкого, но и многих других геологов. Под их руководством начинали работать в том числе будущие академики В. И. Вернадский, Ф. Ю. Левинсон-Лессинг, Н. И. Андрусов. При этом сами Докучаев с Иностранцевым были во всём несхожи: отличались по характеру, происхождению, привычкам, жизненному укладу, даже внешне. Докучаев был огромный, богатырского вида мужик с бородой-лопатой. Иностранцев – рафинированный, худой, с восточными чертами лица и большим тонким носом; студентам он напоминал то ли таджика, то ли перса.

Докучаев родился в 1846 году в огромной семье сельского священника, с отличием окончил Смоленскую духовную семинарию и за казённый счёт отправился в духовную академию, но через год её бросил и пошёл учиться на естественное отделение Петербургского университета. О богословии и других отвлечённых науках потом с презрением говорил, что всё это болтовня. В Петербург он попал, по собственным словам, даже не умея пользоваться чулками, но быстро освоился, обзавёлся знакомствами в среде «позолоченной молодёжи», увлёкся картами. Игры в карты иногда растягивались на несколько суток с небольшими промежутками для сна. Времени на учёбу не оставалось. Докучаев перестал ходить на лекции, впрочем, успешно сдавал экзамены благодаря способностям и железной силе воли.