Изнанка свободы - [51]

Но кто знал, что Томас настолько сумасшедший, чтобы сделать предложение незаконнорожденной? Служанке без денег и связей. И даже не девице — вдове! Он же не знает мое настоящее имя. Не знает, что я дочь герцога. Я — ужасная партия в глазах общества, совершенно безнадежная. На таких не женятся. Таких соблазняют и бросают, а этого я допускать не собиралась.

И вот — стоит на колене. С браслетом.

Бедный, бедный Томас…

Пока я подыскивала слова помягче, чтобы не ранить чувств своего тряпичного медвежонка, он все понял. Лицо потухло, уголки губ поползли еще ниже. И он затараторил, пытаясь успеть до того, как я откажу:

— Нет, нет, миссис Ваноччи! Пожалуйста, не отвечайте прямо сейчас! Я понимаю, что это все слишком неожиданно — о чем я только думал! Простите, помыслить не мог, как двусмысленно это все будет смотреться. Возьмите браслет, — он попытался впихнуть мне свою шкатулку. — Подумайте! Обещайте, что подумаете!

— Обещаю, — соврала я, отводя взгляд. *

Первое время после насилия при одной мысли, одном намеке на близость с мужчиной, меня начинало мутить. Отвращение, страх и невыносимое, невозможное чувство беспомощности…

И память о том, как это больно.

Порой мне снились кошмары, и я просыпалась с криками. Лежала, рассматривая контур витража в темноте, и повторяла себе, что отомстила. Мои обидчики мертвы.

Время и месть — хороший лекарь. Память о насилии изгладилась, ушла, как сошли синяки с тела. К сожалению, меня больше не передергивает от чужих прикосновений. Совсем наоборот. Я помню, что секс — это больно, гадко и унизительно. Но, видимо, я так порочна, что даже опыт не в силах избавить меня от постыдного вожделения.

Вожделение… оно приходит иногда, когда Элвин дотрагивается до меня — подсаживает в седло, подает руку, поправляет шарф, поглаживая шею кончиками пальцев.

Перехватывает дыхание, сладко ноет внизу живота, и я отшатываюсь в панике, испуганная даже не его прикосновениями, но своим ответным влечением.

Особенно тяжело было, когда он учил меня танцевать котильон. От близости наших тел, ощущения руки на талии — бережная, но сильная поддержка, от взгляда Элвина, в котором светился неприкрытый огонек желания, слабели ноги. Я ошибалась, путалась в движениях, уже совсем не думая о танце. Какие танцы, когда кожа так горит от возбуждения и по телу проходит жаркая дрожь похоти? Я мечтала и боялась, что он сейчас остановится, коснется своими губами моих губ… и тогда я уже не сумею сказать «нет».

И даже знание, что приятны только поцелуи, что дальше будет больно, противно и стыдно не сможет заглушить зов желания.

Это не любовь, о нет! Это просто наваждение. Магия гнусной удавки, будь она проклята! Не зря моя кошачья половина так млеет от хозяйских прикосновений.

Я помню, какая она — любовь. В ней почти нет плотского влечения, но есть забота и нежность. Да и как можно быть влюбленной в человека, который надел на тебя рабский ошейник? Надо совсем себя не уважать.

Это дурно, очень дурно кончится. Однажды я не сумею совладать с навязанной колдовством похотью. И уступлю. Добровольно стану его девкой.

Одной из многих.

А после такого — только в петлю.

После первого же урока я попросила Элвина найти мне другого учителя. Он отказался:

— Похоже, вы не так уж сильно хотите танцевать на весеннем балу, леди-кошка.

Хочу! Очень хочу!

Но это неважно. Ведь если мой план удастся, я никогда не станцую котильон на весеннем балу фэйри. И никогда больше не увижу своего хозяина. *

У этого мага лицо крестьянина — круглое, рябое. И глаза чуть навыкате. Я смотрю, как он суетится, расставляя свечи, как достает огромную лупу на подставке с выписанными по краям алхимическими значками, как отливает багряной в золотых искрах жидкости из бронзового сосуда в чашу. Смотрю и гадаю: не зря ли я пришла сюда?

Предыдущие трое или ничего не смогли понять про ошейник, или побоялись связываться с Элвином. Последний даже от денег поначалу отказался, так испугался. Но потом не устоял перед видом золотых соверенов. И хорошо. Так спокойнее. Я платила не за работу, которую он не сделал, за молчание.

Вот и сейчас туго набитый золотом Элвина кошелек висит у меня на поясе, ожидая своего часа.

От нечего делать я глазею по сторонам. Эта комната не похожа на лабораторию в башне. Здесь нет посуды тонкого марунского стекла — колб, реторт, горелок, нет аптекарских весов с крошечными медными гирьками и звездных карт, нет огромной коллекции кристаллов. Зато сушеные травы занимают целую стену, а мой хозяин травами не пользуется совсем…

— Ритуалы нужны человеческим магам, — сказал как-то Элвин. — все эти пентаграммы, травки, жертвы, руны… Моей силы хватает, чтобы обходиться без них.

— Леди, — маг прервался, не дочертив круг, и я вспоминаю его имя — Дориан. Дориан Таф.

Оно ему не подходит. Слишком величественное для простого, крестьянского лица. Но имя и внешность не выбирают.

— Нужно войти внутрь, пока я не закрыл фигуру.

Вхожу и наблюдаю за его работой. Он заканчивает чертить руны и теперь отходит к столу, чтобы смешать травяной сбор для курильницы. Запах жженых трав напоминает о неприятном — храм Черной Тары, где я впервые убила.