Изнанка психоанализа (1969-1970) - [43]

Но довольно шуток. Я просто не понимаю, что разговор об имени отца мог бы нам дать, поскольку там, где он ведется, то есть на уровне, где знание функционирует в качестве истины, мы так или иначе обречены на невозможность на эту, еще расплывчатую для нас тему отношений между знанием и истиной, высказать что-либо, что не носило бы на себе черты недосказанности.

Я не знаю, чувствуете ли вы, что из этого следует. Это значит, что если мы в этой области каким-то образом высказываемся, то у сказанного обязательно окажется другая сторона, которая именно в силу высказывания этого станет абсолютно неразличимой, совершенно необъяснимой. Так что в конечном итоге можно выбрать, о чем говорить, и в выборе этом есть определенная произвольность. Если я не говорю об имени отца, это позволяет мне говорить о чем-тодругом. Это другое тоже будет иметь отношение к истине, но совсем не то же, что у субъекта — здесь все иначе. Это было небольшим отступлением.

3

Вернемся к тому, что происходит со знанием на месте истины — месте, которое занимает оно в дискурсе аналитика.

То, на что я вам сейчас открою глаза, прозвучит, мне кажется, для вас неожиданностью. Но вы наверняка помните, так или иначе, что исконный держатель этого места имеет имя — это миф.

Чтобы увидеть это, не обязательно было дожидаться того момента, когда дискурс господина достигнет полного своего развития, обнаружив свою суть в причудливом совокуплении дискурса капиталиста с наукой. Это было очевидно всегда — и, во всяком случае, только это и бросается нам в глаза, когда речь заходит об истине, о первой истине, по меньшей мере, о той, что, как-никак, немного интересует нас, хотя наука и заставляет нас от этой истины отказаться, предлагая взамен лишь императив продолжай познание в определенной области — в области, как ни странно, которая к тому, что тебя, маленького человека, волнует, прямого отношения не имеет. Итак, место это занимает миф.

В наши дни миф успел стать разделом лингвистики. Я лишь хочу сказать, что самое серьезное, что можно сегодня о мифе услышать, опирается на лингвистику.

В связи с этим я не могу не посоветовать вам обратиться к одиннадцатой главе Структурной антропологии, сборника статей моего друга Леви-Стросса, — к главе, посвященной структуре мифов. Вы увидите, что в ней проводится та самая мысль, которую вы только что услышали от меня — мысль о том, что истина держится только на недосказанности.

Первое же серьезное исследование тех единств, как он их называет, или мифем, приводит к следующему результату — Леви-Стросс за то, что я скажу, не в ответе, так как я его тексту буквально не следую. Невозможность найти соответствие между группами связей — пакетами связей, как он определяет мифы — преодолевается, или, скажем так, заменяется, утверждением, что две противоречивые связи оказываются идентичны ровно в той мере, в которой каждая из них, противоречит, как и другая, самой себе. Другими словами, недосказанность является внутренним законом любого истинного высказывания и лучше всего воплощается это в мифе.

Можно, конечно, выразить свое недовольство тем, что мы остаемся в психоанализе на уровне мифа. Знаете ли вы, как отнеслись специалисты по мифологии к тому, как использовал психоанализ центральный, типичный для него миф, миф об Эдипе? Я думаю, что на вопрос этот вы все легко ответите. И это весьма занятно.

Есть люди, которые занимаются изучением мифов очень давно. И не нужно было дожидаться моего друга Леви-Стросса, который внес в это дело исключительную ясность, чтобы функцией мифа живо интересоваться. Существует среда, где все прекрасно знают, что такое миф, несмотря на то, что его вовсе не обязательно понимают именно так, как я только что попытался вам его очертить — хотя, с другой стороны, трудно представить себе, чтобы даже тупица не сумел разглядеть, что все, что можно сказать о мифе, сводится к тому, что истина является в нем в виде чередования прямо противоположных вещей, что необходимо поворачивать их друг относительно друга. И это относится ко всему, что было выработано с тех пор, пока стоит мир, вплоть до таких, тонко разработанных мифов высшего порядка, как миф о Инь и Янь.

О мифе можно наговорить много глупостей, потому что это область глупостей по преимуществу. А глупости, как я вам всегда говорил, они и есть истина. Это одно и тоже. Истина — она позволяет говорить что угодно. Все истинно — при условии, что вы исключите противное. Но то, что дело обстоит так, остается не без последствий.

Так вот, для тех, кто не знает, скажу, что значение, которое Фрейд придает эдипову мифу, для специалистов по мифам просто смешно. Все это представляется им совершенно неуместным.

Откуда та привилегия, которую миф в анализе получает? Первое же серьезное исследование, которое было на эту тему проделано, показало, что дело обстоит куда сложнее. В той же статье Клод Леви-Стросс, который не боится обвинения в голословности, приводит полную версию эдипова мифа. И сразу становится видно, что речь в нем идет совсем не о том, ложиться с матерью в постель или нет.

Тем не менее занятно, к примеру, что такой солидный, умный, хорошо образованный, учившийся у Боаса и примкнувший затем к Леви-Строссу исследователь, как Кребер, написав разгромную книгу о