Измеряя мир - [37]

Гумбольдт выглядел изможденным. Он не может этого объяснить, но иногда он близок к тому, чтобы все бросить. Медленными движениями манипулировал он с инструментами. А теперь быстро отсюда, пещеру в любой момент может залить вода!

Они поспешно выбрались наружу.

Ливень усилился. Вода низвергалась на них и лила как из ведра, одежда намокла, обувь хлюпала, земля стала такой скользкой, что они с трудом удерживались на ногах. Они сели на камни и стали ждать. Крокодилы скользили по пенящейся поверхности. В клетках истошно орали обезьяны, колотили по дверкам и сотрясали решетки. Оба попугая, как две промокшие тряпочки, свисали со своих жердочек. Один подавленно смотрел перед собой, вылупив глаза, другой непрерывно бормотал что-то жалобное на ломаном испанском языке.

А что, если лодка, спросил Гумбольдт, не вернется?

Вернется, сказал Бонплан. Не надо нервничать.

Дождь, словно небо хотело их смыть с острова, стал еще сильнее. На горизонте полыхали молнии, гром громыхал по береговым скалам беспрерывно, так что эхо от одного удара тут же перерастало в другое.

Гумбольдт сказал, что все это нехорошо. Они окружены водой и сидят на самом высоком месте. Остается надеяться, что господин Франклин, создавший теорию грозовых разрядов, был не прав.

Бонплан молча достал бутылку и сделал глоток.

И он очень удивлен, сказал Гумбольдт, что на порогах так много ящериц. Это противоречит гипотезам зоологии.

Бонплан сделал второй глоток.

С другой стороны, есть примеры с рыбами, которые поднимаются даже по водопадам.

Бонплан вздернул брови. Гром превратился в сплошной не ослабевающий грозный гул. На другом конце острова, не более пятидесяти шагов от них, на камни с силой грохнулось что-то большое и темное.

Если они умрут, сказал Гумбольдт, никто про них ничего не узнает.

Ну и что, сказал Бонплан и отбросил пустую бутылку. Мертвый он и есть мертвый, ему все равно.

Гумбольдт с опаской поглядел на крокодила. Если они вернутся на берег, он все отправит своему брату: растения, карты, дневники и все коллекции. На двух разных кораблях. И только тогда отправится к Кордильерам.

К Кордильерам?

Гумбольдт кивнул. Он хочет увидеть великие вулканы. Вопрос о нептунизме должен быть решен раз и навсегда.

Вскоре они уже сами не представляли, сколько времени тут ждут.

Один раз мимо них пронеслась мертвая корова, потом крышка рояля, за ней шахматная доска и разломанное кресло-качалка. Гумбольдт осторожно вытащил часы, прислушался к их тихому парижскому тиканью и заглянул под защитный клеенчатый футляр… Судя по тому, что показывали стрелки, гроза или началась несколько минут назад, или они сидят на одном месте больше двенадцати часов, или потоп залил и взбунтовал не только реку, лес и небо, но и само время, просто смыл несколько часов, так что новый полдень слился с полуночью и следующим утром. Гумбольдт обхватил руками колени.

Иногда, сказал он, он и сам удивляется. С точки зрения правоты ему положено инспектировать рудники. Жить в немецком замке, производить на свет детей, охотиться по воскресеньям на оленей и один раз в месяц ездить в Веймар. А он сидит тут, в центре этого всемирного потопа, под чужими звездами, дожидаясь лодки, которая никогда не вернется.

Бонплан спросил, не кажется ли ему его жизнь ошибкой? Замок, дети и Веймар — это ведь очень серьезно!

Гумбольдт снял шляпу, которую вода превратила в бесполезный ком. Из джунглей показалась летучая мышь, бедняга сбилась из-за бури, ливень придавил ее книзу, и через пару взмахов крыльев вода унесла ее с собой.

Подобная мысль, ответил Гумбольдт, никогда не приходила ему в голову.

Даже хотя бы на одну секунду?

Гумбольдт подался вперед и посмотрел на крокодила. Он обдумывал вопрос Бонплана. Потом отрицательно покачал головой.

ЗВЕЗДЫ

Возвестив миру, где и когда появится эта планета в следующий раз (разумеется, сперва ему никто не поверил, однако злосчастная груда камней день в день и в точно указанный час вышла все-таки из тьмы), он, видите ли, стал знаменитым. Астрономия — наука популярная. Короли всегда интересовались ею, генералы внимательно следили за достижениями астрономов, князья назначали поощрительные премии за сделанные открытия, а газеты сообщали о придворных звездочетах Маскелайне, Мейсоне, Диксоне и итальянце Пиацци как о героях. Человек, который кардинально расширил горизонты математики, представлялся им всего лишь курьезной фигурой. А вот тот, кто открыл звезду, был человеком, добившимся положения в обществе и успеха в жизни.

Ну, стало быть, сказал герцог, теперь ее можно видеть. И он своего добился.

Гаусс, не зная, что на это ответить, молча поклонился.

А что еще, спросил привычно герцог после задумчивой паузы. Какие новости в личной жизни?

Он вроде прослышал о его намерении жениться?

Гаусс подтвердил, что так оно и есть.

Зал для аудиенций претерпел изменения. Зеркала на потолке, очевидно вышедшие из моды, заменили листами сусального золота, и свечей теперь горело чуть меньше. Да и сам герцог выглядел как-то иначе. Он постарел. Одно веко дрябло обвисло, щеки стали толстыми, его грузное тело всей тяжестью своего веса болезненно давило ему на колени.