Изменники Родины - [34]

— Вас ист дас «Беруф»? — осведомилась она.

Ее калиточный знакомый, которого комендант называл Гансом, достал из шкафа и вручил ей новенький пузатый словарь.

Дело пошло. Вскоре уже было выписано несколько десятков ауйвайсов.

Больше всего возни было с пунктом «Беруф» — Марусе пришлось искать в словаре плотника, печника, уборщицу и целый ряд других профессий, причем искать не по алфавиту, а по догадке, так как словарь был немецко-русский, а не русско-немецкий.

Перед обедом комендант просмотрел пачку уже готовых документов, сказал: «шён» и подписал все подряд, причем фамилию свою ставил не на строчку с наименованием должности, как принято было у русских, а сверху.

В двенадцать часов по немецкому времени Конрад объявил перерыв на два часа и довольно бесцеремонно выпроводил из комнаты человек двадцать, ожидавших очереди.

Затем он взял несколько котелков и собрался на какую-то военную кухню за обедом.

— Фюр медхен аух! — коротко бросил комендант, кивнув в сторону Маруси.

Через четверть часа вернувшийся Конрад поставил перед ней котелок с густым супом и котелочную крышку с желтым пудингом.

После обеда еще было выписано десятка три паспортов.

Маруся усердно листала взад и вперед словарь в поисках «беруфов», но все же без курьезов не обошлось.

Один старик, по фамилии Петренков, сказал, что он парикмахер; слово это звучало настолько «по-немецки», что Маруся не стала копаться в словаре, а просто написала его латинскими буквами.

Но немцы не поняли этого явно немецкого слова и стали добиваться, что оно значит; Конрада налицо не оказалось, пошли в ход словарь и мимика.

В конце концов, ауйвайс был забракован и порван, а вместо него выписан новый, в котором стояло слово происхождения явно французского: «фризёр».

Стемнело. Толпившимся в коридоре липнинским гражданам было приказано явиться на другой день.

Комендант, фамилии и имени которого Маруся так и не узнала, проверил и подписал последние ауйвайсы — их было выписано за день более сотни.

Затем он собственноручно принес своей регистраторше честно ею заработанную буханку твердого серого хлеба и сказал: «Морген видер хир!»

Затем он приказал своему помощнику Гансу проводить ее домой, так как было уже совсем темно, а со вчерашнего дня ходить в темноте гражданскому населению запрещалось под угрозой расстрела.

Так Маруся Макова, диктор липнинского радиоузла, активистка Дома культуры, бывшая комсомолка, стала первой русской служащей учреждения, которое называлось «ОРТСКОММАДАТУР Липня».

* * *

На следующий день Маруся пришла в комендатуру раньше восьми часов. На улице опять стояла толпа.

Дверь была закрыта, но Маруся, которая уже знала ходы и выходы, прошла через двор.

Убедившись, что дверь на улицу не на ключе, а на задвижке, она открыла ее, впустила замерзших людей и принялась за работу, не дожидая прихода немецкого начальства.

Когда вскоре появился Ганс, работа уже шла полным ходом, и он даже присвистнул от удовольствия при виде усердия и аккуратности русской «шрайберин».

Прием и выдача паспортов продолжалась без задержки. Маруся, когда хотела, умела работать.

Несколько человек явились без всяких документов. Комендант послал их к бургомистру Сальникову, чтоб тот выдал им удостоверения, что они действительно местные жители города Липни.

Через час в руках Маруси оказалось первое такое удостоверение — грязная смятая бумажка, на которой вкривь и вкось было нацарапано следующее:

«Справка.

Дана сея справка Казлову Мих. Иванчу что он дестивително с Липни и месный и удаставряца.

Ксему бургамис Сальников Петр»

Вскоре поступило еще несколько подобных документов.

— Швайнерай! Зо шмуциге папире! — ворчал себе под нос комендант, но ауйвайсы, все-таки, выдал.

Перед самым обедом в помощь Марусе посадили молоденькую девушку Таню, ученицу десятого класса.

Третья сотрудница набилась сама.

Она пришла сдавать паспорт в роскошном модном пальто и вычурной шляпке, напудренная, завитая, с ярко накрашенными губами.

Среди закутанных, нередко оборванных погорельцев и беженцев ее расфранченный вид резал глаза, но она этого не чувствовала.

— «Пузенкова Лидия Прокофьевна», — прочитала Маруся в ее паспорте. — Ваша профессия?

— Учительница!

Маруся удивленно приподняла брови: кого и чему могла научить эта раскрашенная особа? Вид у нее был совсем не учительский.

На следующий день Лидия Пузенкова пришла за своими документами. Маруся подала ей русский паспорт и немецкий аусвайс, но Лидия не уходила, а упорно стояла и делала ей какие-то таинственные знаки.

Маруся вышла к ней из-за перегородки.

— В чем дело?

— Марья Владимировна! Мне надо с вами поговорить!.. Ведь мы с вами соседи… моя мама хорошо вас знает…

— Так, значит, вы…

У Маруси чуть не слетело с языка «Пузенчихина дочка», но она вовремя удержалась.

Пузенчиха была соседка Маковых, известная на пол-Липни сплетница и скандалистка.

— Чего вы хотите? — сухо спросила Маруся, которой совсем не нравилась новая знакомая.

— Вы знаете, я беженка… у меня ребенок… мы бежали из Днепровска, теперь живем у мамы… мы так бедствуем…

— Да, бедствуешь! — подумала, но не сказала Маруся. — С Пузенчихиными запасами три года прожить можно! Если бы вправду бедствовали — было бы не до мордомазей!..