Изменник - [4]

К Ножкину подошел замполит Приходько, хмуро сообщил:

— Сегодня мы не сможем вас отправить, товарищи журналисты. Начальство полетит, а вам придется до завтра подождать.

— Не страшно, товарищ майор, — ответил Виктор. — Вопрос можно?

— Слушаю.

— Скажите, а с Джинном… с капитаном Фроловым что будет?

Приходько внимательно посмотрел на Ножкина, подергал себя зачем-то за мочку уха и сказал:

— Джинн тоже полетит… в Союз… только другим бортом. Понятно?

Конечно, им все стало понятно.

«Лампасы» стояли возле вертолетов. Лощенков что-то строго выговаривал Фаридову. Полковник кивал. Со стороны казалось, что он вовсе не слушает, что говорит ему генерал-майор.

— Ну что, Володя, пошли? — спросил Ножкин.

— Пошли, — согласился Мукусеев, и вдвоем они двинулись к группе генералов и полковников. Они — двое в штатском — выглядели странновато среди людей в форме… Они приблизились, и на них обратили внимание. Лощенков громко спросил:

— А это, полковник, что у тебя за туристы? — Фаридов ответить не успел.

— Гостелерадио СССР, — бодро сказал Виктор. — Спецкоры Виктор Ножкин и Владимир Мукусеев.

Виктор протянул генералу солидное удостоверение, но Лощенков его проигнорировал.

— Ишь ты, — сказал он. — Еще джинны из кувшина. — Кто-то из свиты хохотнул, Виктор тоже улыбнулся:

— В точку, товарищ генерал-майор… почти что джинны из волшебной лампы Аладдина… Можно вас на два слова?

— Меня? На два слова?

— Так точно, Альберт Ильич. Тет-а-тет.

— Ну попробуй, джинн-аладдин.

Генерал вместе с журналистами отошел в сторону, под бессильно провисшие лопасти вертушки.

— Что у тебя, спецкор? — спросил генерал.

— Деликатный вопрос, Альберт Ильич… Мы, к сожалению, в курсе того неприятного инцидента. Я имею в виду безобразное поведение капитана Фролова.

— И что? — с интересом спросил генерал.

— Видите ли, в чем дело… Мы здесь работаем по поручению товарища Лигачева, — сказал Виктор. Генерал посмотрел на него внимательно. Виктор ответил ему долгим пристальным взглядом. — Пишем, так сказать, летопись… в свете нового мышления гласности… Вы согласны, что пришло время перестройки и обновления?

Генерал сверкнул глазами, секунду помолчал и сказал:

— Согласен, товарищ спецкор, согласен. А какая связь между перестройкой и пьянством капитана Фролова?

— Видите ли, в чем дело, Альберт Ильич… Мы с коллегами сняли ха-а-роший сюжет о капитане Фролове. Неделю назад сюжет ушел в Москву, а вчера нам передали мнение Егора Кузьмича — Виктор умолк, посмотрел на Мукусеева. Владимир солидно кивнул. — Товарищ Лигачев, — продолжил Виктор, — наш материал одобрил.

— Вот так? — произнес генерал.

— Так точно… Скорее всего капитан Фролов будет представлен к награде, — сказал Ножкин.

— К высокой правительственной награде, — сказал Мукусеев. Лощенков вытащил из нагрудного кармана черную сигару. Из другого — ручную сигарную гильотину… щелкнул… на землю полетели обрезки дорогого кубинского табака. Виктор поднес зажигалку. Генерал-майор втянул дым, выдохнул и спросил:

— А что же Фаридов мне ничего не…

— А он сам еще этого не знает, — быстро ответил Ножкин. Несколько секунд Лощенков рассматривал сигару. Потом сказал:

— Пусть служит ваш Джинн… новое мышленье, бля! Разп…яйство!

Повернулся и пошел к свите. За ним тянулся ароматный дым сигары.

***

Улетали они на следующий день. Вместе с ними летел Джинн и два офицера-таджика… сосредоточенные, молчаливые.

— Аферюги вы все-таки, мужики, — сказал, прощаясь, Фаридов. — А если этот гусь в лампасах Лигачеву позвонит?

— Не позвонит. Уровень не тот. Гусь свинье не товарищ.

— Аферюги вы все-таки… Но спасибо! Выручили. — Фаридов пожал им руки, вручил мешок с почтой. Вертолетные лопасти крутились все чаще и чаще, гнали песок… Вертолет оторвался от земли, завис и плавно пополз вверх. В чреве сидели два журналиста и три офицера ГРУ.

Минут через десять полета вертушка снизилась, зависла в метре от земли, и трое выпрыгнули на камни. Последним машину покинул Джинн.

— Спасибо, мужики, — крикнул он напоследок. — Спасибо… может, еще увидимся.

Вертолет взмыл вверх. В иллюминаторы Ножкин и Мукусеев видели, как три фигурки с рюкзаками и автоматами гуськом идут к горам. Солнце висело еще совсем низко, и тени были длинные-длинные…

Здесь не получают отделы,

Здесь берут караваны,

Мужчины — не по стечению хромосомных обстоятельств.

Стихи Бориса Охтинского

***

В Москве валил мокрый снег, и совершенно не верилось, что где-то над пустыней дрожит раскаленный воздух. Под снегом мокли кумачовые полотнища, по огромному портрету Генерального секретаря ЦК КПСС текли «слезы». Москва готовилась к встрече шестьдесят девятой годовщины…

Они вернулись и привезли километры отснятой пленки. Хватило бы на два фильма. Или на три. Три фильма правды. Они точно знали, что будет один… а правды в нем останется на донышке. Они спасали то, что можно спасти. Хитрили, пили водку с редакторами, ругались. Они монтировали и перемонтировали десять раз. Им напоминали про партбилеты. В результате получился часовой «Самолет из Кабула» — легальный, но все равно угодивший на полку, где и пролежал целый год. И пятиминутный «Черный тюльпан». Нелегальный. Озвученный фонограммой боя и песней про танкистов. Рассеченный трассерами ДШК, наполненный дымом горящего бэтээра… Вот за этот фильм, или, как нынче говорят, клип, можно было реально лишиться партбилета и работы… Ну и х… с ним!