Изменившийся человек - [92]

— Да, — говорит Винсент. — Экстренный случай, это точно. Еще бы чуть-чуть…

— И как это было? — спрашивает Дэнни. — Вы видели всех своих умерших родственников и белый коридор, залитый ярким светом?

Винсент смотрит на него пристально, словно проверяет, не под кайфом ли он. Дэнни кидает на него взгляд — нет, мол. Винсент хотя бы знает, что Дэнни может и обкуриться. В каком-то смысле он знает Дэнни лучше, чем родители.

— Ни красного ковра, ни толпы встречающих, — говорит Винсент. — Но я слышал, как открывали молнию на мешке для трупов.

— Шутите, да? — говорит Дэнни.

Мама громко смеется. Обычно на такую фразочку она бы скорее посмотрела неодобрительно и сказала что-нибудь вроде: «Винсент, прошу вас. Давайте без мерзостей». Словно они с Максом малыши, которых надо ограждать от грубости Винсента. Что-то действительно изменилось. Непонятно почему, но Дэнни это бесит. Похоже, мама с Винсентом знают что-то, чего он не знает. А где родственные чувства? Она встала на сторону Винсента? Только почему он думает про разные стороны? Что на самом деле случилось на этом ужине?

— Ну, мам, — говорит Дэнни, — папа рассказал тебе чудесные новости?

— Чудесные новости? — Мама тут же начинает нервничать. И на сей раз основания для этого есть.

— Они с Лорейн решили пожениться и усыновить ребенка из Болгарии. Девочку.

Неужели он в самом деле на нее все это вываливает, при Винсенте, даже не дав ей спокойно поужинать? Неужели после вечера у папы, пообщавшись с ним и с Шлюшкой-Лорюшкой, Дэнни стал таким злым?

Не надо было ничего говорить. Во всяком случае, не сейчас. Но он сказал и в наказание наблюдает, как мамино лицо на мгновение съеживается — те, кто ее не знает, и не заметили бы. Дэнни хочется обнять ее. Хочется попросить прощения. Но он не может сказать того единственного, что помогло бы — что это неправда.

Дэнни ждет, что она закатит глаза и скажет: «В этом весь ваш отец. Как это глупо, эгоистично». Так она все время говорила перед разводом, пока психолог на нее не повлиял.

Но мама улыбается и говорит:

— Как мило! Ты только подумай, где-то живет болгарская девочка, которая даже не подозревает, как ей повезло.

* * *

Спустя несколько дней Бонни набирает номер Джоэла, но вешает трубку, потом снова ее берет: прикидывает, какова вероятность, что ответит Джоэл. Один шанс из трех. Их с Лорейн может не быть дома, в таком случае ей придется выслушать первые ноты «Типа блюз»[56], мелодию, которую Бонни всегда любила — до тех пор, пока Лорейн не записала ее на свой автоответчик, пока не сделала Майлса Дэвиса своим аккомпаниатором, и он теперь подыгрывает в сторонке, а Лорейн выпевает: «Нас с Джоэлом сейчас нет дома».

Есть еще вероятность, что к телефону подойдет Лорейн. Из визитов к психологу Бонни узнала одну полезную вещь: в таких случаях нельзя вешать трубку, а надо вежливо поговорить с женщиной, укравшей твоего мужа. Это касалось и детей, как неоднократно подчеркивали Джоэл и доктор Стайнвайсс. У Бонни было ощущение, что Джоэл и психолог, которого он нанял, в сговоре против нее, разве что было несколько случаев, когда доктор Стайнвайсс выдавал какое-то настолько предсказуемое психологическое клише вроде «Я слышу нотки враждебности», что Бонни с Джоэлом, переглянувшись, закатывали глаза и хохотали. И это были самые жестокие моменты. Внезапное ощущение близости, чего-то такого, что понятно только им двоим, а не этому чужаку, едва не подводило их к мысли, что можно было бы прекратить этот фарс и снова сойтись.

— Привет, Бонни! — говорит Джоэл. — Ты как?

— Отлично. А ты?

— Тоже отлично. Скажем, нормально.

Это «скажем» — приглашение, которого Бонни не принимает. Она сейчас применяет собственную методику борьбы с гневом. Дышит глубоко, считает до десяти. Если она начнет винить Джоэла и Лорейн в том, что они расстроили Макса, она упустит любую, пусть полупризрачную возможность понять с помощью Джоэла, что именно волнует ее сына. Их сына.

— Вообще-то меня беспокоит Макс, — говорит она. — Он… он не похож на себя с тех пор, как переночевал у вас с Лорейн. Что произошло? Что его так завело? Что… — Что вы с Лорейн с ним сделали?

Джоэл глубоко вздыхает, и по этому вздоху Бонни понимает, почему она знала, еще до звонка, что все это впустую. У Джоэла нет ни интуиции, ни склонности к рефлексии. Он не может рассказать ей о ее ребенке то, о чем бы она сама не догадалась. Она вспоминает, как радовалась, что она не пациентка Джоэла. Вот спросил она его, выживет ли она, а он бы так вздохнул.

— А что тебе мальчики рассказали? — прощупывает почву Джоэл.

— Бог ты мой! — говорит Бонни. — Я забыла тебя поздравить. Как чудесно, что вы с Лорейн женитесь. И как повезло румынской малышке!

— Болгарской, — говорит Джоэл. — Очень благородно с твоей стороны.

Бонни кажется, что они снова в кабинете у психолога, который учит их хвалить друг друга за старание. Джоэл, почему вы не скажете Бонни, как вам понравились ее слова? Бонни обидно, что Джоэл ныряет в прописанные психологом клише, как утка в озеро. Каким он был, тот человек, за которого она вышла замуж, от которого родила детей? На самом деле она никогда не винила Джоэла. Он тоже страдал. Она это понимала, хотя технически виноват был он — в том, что предпочел ей Лорейн.