Изменившийся человек - [62]

Винсент считает до десяти и вспоминает, как его учили обуздывать гнев. Нет никакой причины возвращаться ко всей расистской чуши только потому, что шофер слегка ошибся. Ну что с того, что он принял Винсента и Бонни за мужа и жену и решил, что это дом Винсента? Это же комплимент, а не оскорбление.

Винсент, похоже, все-таки нервничает. Что вполне логично. Он даже — рехнулся, что ли — подумывал рассказать сегодняшнему сборищу, как он кинул миссис Браунер в бассейн и как потом его мучила совесть. Если они хотят проверить, сильно ли он изменился, им будет с чем сравнивать. Но этого им никогда не понять. И меньше всего ему хочется, чтобы этот юрист, Эллиот как его там, узнал, что на него заводили дело. Собственно, дела-то нет. Обвинения были сняты. А вдруг Эллиот как-нибудь об этом пронюхает? Эллиот ищет способ опустить Винсента с того самого ужина у Мейеров, когда жена старикана так явно отдавала предпочтение Винсенту. Одному богу известно, как эти благотворители рисуют себе его деятельность в ДАС. Им жутко нравится воображать худшее. И Винсент боится, как бы они не выяснили, что он устроил старушке крестины.

Когда машина трогается, Винсент откидывается на спинку сиденья и, хотя ловит в зеркальце заднего вида недовольный взгляд Али-Бабы, опускает окошко. Винсент в приличном смокинге раскинулся на мягком сиденье, грязноватый воздух пригорода ласкает лицо, стальное ожерелье моста Таппан-Зи все приближается, и Винсент чувствует себя королем. Он делал все правильно, раз от машины папаши Надин Возняк и собственного ржавого «форда» добрался до фургончика UPS Маргарет, потом до «шевроле-пикапа» Реймонда, а теперь и до «таун-кара» с шофером.

— Вы как? — спрашивает Бонни.

— Все хорошо, — отвечает Винсент. — Честно. Что вы все время спрашиваете?

— Я не спрашиваю. То есть я первый раз спросила.

Не первый, но Винсент не спорит. Чем Бонни спокойнее, тем лучше пройдет вечер.

Они мчатся через Гудзон, направляются на юг по автостраде, навстречу тем, кто, задержавшись на работе, возвращается в пригороды. В их сторону машин почти нет. Вы свободны, дети! В мгновение ока они оказываются в городе, катятся по Вест-Сайд-хайвею. Как же красив Нью-Йорк вечером. Винсент его таким обычно не видит. Если не считать того вечера, когда он возвращался от Маслоу и все волновался, не заблюет ли Бонни салон нанятого «линкольна». А сейчас беспокоиться не о чем, смотреть не на что — только на огоньки и деревья. И как это Винсент не заметил, что город уже в цвету?

Да потому что никогда не проезжал — его не провозили — теплым весенним вечером через Центральный парк, где цветут кусты и деревья да светится чудесным светом какой-то чудесный ресторанчик. Никто из его знакомых не знает этого пути, как и не знает, что можно войти в одной части парка, а выйти в другой, ровно там, где тебе надо. Почему же это знает шофер, который, может, в стране-то без году неделя? Да потому что это его работа. Он должен был все выучить. Никакого умысла тут нет.

Забавно, что в нынешних благоприятных обстоятельствах Винсент куда лучше понимает несчастных придурков из ДАС. Он теперь знает, что всякий раз, когда этих парней что-то тревожит или когда они замечают, насколько жизнь несправедлива, они тут же ищут, на какую этническую группу свалить вину. Винсента сейчас ничто не тревожит, а несправедливость на сей раз ему на руку. Ему куда лучше, чем паки, сидящему за рулем.

Парни из ДАС обожали читать о себе в интернете. Как-то раз Реймонд набрел на сайт, где движение белых националистов назвали «последним прибежищем тех, кто лишен прав». Несколько недель шутки типа «Давай, друг, работай, не то я твою задницу прав лишу» пользовались неизменным успехом. Но они-то действительно лишены прав, а Винсент в настоящий момент — нет. Это его везут в лимузине, это на нем смокинг, это его выбрали рассказать самым богатым и влиятельным людям этого прекрасного города, почему они должны поддержать организацию, которая из всех возможных кандидатов именно Винсенту доверила выступить нынешним вечером от ее имени.

Винсент закрывает окошко. Пусть шоферу будет поудобнее. Он может позволить себе быть отзывчивым.

И вот машина подкатывает к музею Метрополитен, к широченной лестнице, на которой расстелили самый настоящий красный ковер. Шофер-то понял? Ковер здесь для Винсента, который галантно подает Бонни руку: ни дать ни взять — кинозвезды, приехавшие на вручение «Оскара». О какой это певице он недавно читал — она отказалась быть ведущей на «Оскаре», потому что только что прошла реабилитацию и ее агент сказал: «Извините, она бы с радостью, но пока что у нее с лестницами проблема»? Одна мысль об этом — как письмо-предупреждение из параллельной вселенной, где жрут успокоительные и вырубаются у всех на виду. До вечера Винсент добрых четверть часа пялился на таблетку викодина, на гарантированную дозу спокойствия и умиротворенности, уютно лежавшую на ладони. Потом опустил ее обратно в пузырек, снова достал и сунул в карман — из него он достанет ее только при крайней необходимости.

Винсент крепче берет Бонни под локоть, чувствует, как вибрирует на шатких каблуках все ее тело. Очень важно не дать Бонни догадаться, что он никогда не был в музее. Задачу облегчают охранники. Они, расставленные по стратегически важным точкам, указывают им путь, не пускают побродить и полюбоваться бесценными сокровищами. Винсент и Бонни направляются к каменной стене, которая оказывается египетской гробницей. Они проходят мимо витрин со статуэтками, украшениями, глиняными черепками.