Изменившийся человек - [102]

На следующем уроке. Ничего не поделаешь. Хотя бы Грейбер не ждет, что он будет слушать, как она что-то бубнит уже всему классу. Он напряженно вспоминает, что именно он написал. Он понимает, что миссис Грейбер не будет его сегодня вызывать, хотя очевидно, что он сегодня не готов. Ей ни к чему устраивать ему лишние неприятности. Сегодня у него их и так хватает.

Как только звенит звонок, Дэнни вскакивает, но тут же сам себя одергивает. Незачем приходить к кабинету Армстронга заранее, не то еще придется с ним о чем-то разговаривать, пока не появится Грейбер. Поэтому он идет черепашьим шагом и появляется там одновременно с миссис Грейбер.

Она садится у стола Армстронга. Для Дэнни стула нет. Но он и не ждал, что это будет светская беседа. Они сначала делают вид, что его здесь нет, дают ему полюбоваться тем, какое между ними взаимопонимание. Они уже его обсудили. От этой мысли у него мурашки по телу.

Дэвид Армстронг — единственный человек во всей школе, которого могла разозлить работа Дэнни. Потому что он из тех геев, которые считают, что должны быть лучше всех натуралов. Может, и Линда Грейбер лесбиянка. Что с того, что она замужем? Но кто гей, а кто нет, к делу отношения не имеет. Важно то, что Дэнни хотел сказать и что сказал в своей работе.

— Здравствуйте, Дэнни, — говорит Армстронг.

Они, кажется, никогда прежде не общались. Здоровались, когда встречались в коридоре. Армстронг со всеми здоровается, делает вид, что всех знает. Наверное, думает, что знает, потому что ты с ним здороваешься. Наверное, думает, что это и значит знать человека.

Армстронг выходит из-за стола пожать Дэнни руку, идет как все школьные начальники, чуть сгорбившись, немного косолапо — точь-в-точь как страусы, которых показывали на прошлой неделе по каналу «Дискавери». Рука у Армстронга прохладная и мягкая.

— Здравствуйте, — говорит Дэнни. — Миссис Грейбер!

Грейбер, закатив глаза, вздыхает.

Мистер Армстронг говорит:

— Как, мы полагаем, вы уже догадались… — Кто мы? И о чем Дэнни догадался? Допуская, что он догадался, Армстронг предполагает, что Дэнни уже что-то знает, а это доказывает его виновность. — Миссис Грейбер и меня очень огорчила работа, которую вы написали по истории мировых цивилизаций.

Грейбер, Армстронг — у обоих фамилии, как у астронавтов[59]. Хьюстон, у нас проблемы[60].

— А что не так в моей работе? — Как, мы полагаем, вы уже догадались.

— Нам кажется… Нам с миссис Грейбер кажется ваше утверждение, что гомосексуальность или даже страх собственной гомосексуальности может превратить человека в самого жестокого в истории человечества массового убийцу, в высшей степени гомофобным.

Дэнни как раз и боялся, что они так подумают. Но он такого не утверждал. Он не писал, что поэтому Гитлер сделал то, что сделал. Он просто писал, что Гитлер был геем. И да, он — воплощение зла. Но одно из другого не следует. Они совершенно неправильно его поняли.

Да что он переживает? Кто такие эти Армстронг и Грейбер? Парочка отстойных учителей из его школы. Но он не потерпит, чтобы кто-то считал, будто он имел в виду то, чего он в виду не имел. Это его так волнует, что теперь он и сам не уверен, что он хотел сказать, а что сказал. Или он выразился недостаточно ясно? Можно ли это объяснить? Вряд ли, и их он все равно не переспорит. У него один выход — говорить честно о том, во что он действительно верит. О том, что если ты гей, это вовсе не значит, что ты хочешь уничтожить шесть миллионов евреев, и ты не считаешь, что все геи — убийцы. Он устал. Ему хочется сесть. А еще больше хочется врезать кому-нибудь. Какая же тоска! Типичное подростковое. Никто меня не понимает.

— Я вовсе не это имел в виду, — говорит Дэнни. — Я не писал, что Гитлер сделал то, что он сделал, потому что был скрытым геем. Я не писал, что геи способны на то, что сделал Гитлер. Я писал, что у Гитлера было много проблем. В том числе и сексуальных.

Он словно и не сказал ничего, словно просто губами шевелил. Прием, прием, что, кто-то звук выключил? Грейбер и Армстронг даже глазом не моргнули. Ох, зря Дэнни накурился. Теперь ему в два раза страшнее. Все, больше никогда торчать не будет. Никогда, до самой смерти.

Армстронг проводит рукой по светлым коротко стриженным волосам, подается вперед. Его розовое лицо сияет — как лампы, которыми в фильмах фашисты слепили на допросах. Нет, не стоит сейчас Дэнни думать об этих фильмах. Нельзя терять ясность мысли.

— Мы очень хотим, чтобы школьники понимали, самое главное, чему мы можем научить их, это тому, что важнее школьной программы: чувству локтя, взаимоуважению, толерантности, умению жить самому и давать жить другим.

— Я знаю. — Еще бы не знать. Уж этого-то он наслушался.

— И говорить то, что этому противоречит… это — удар по коллективу. Дэнни, я буду говорить открыто. Вы нас очень огорчили.

Сейчас главное — не рассмеяться, потому что Дэвид Армстронг сказал, что хочет говорить открыто. Дэнни не писал того, в чем его обвиняют. А если бы и писал? Как насчет свободы слова? Как насчет Первой поправки? Где были Грейбер и Армстронг в прошлом году, когда в классе Дэнни изучали американскую историю? Мистер Хелленшмидт, один из немногих нормальных учителей, сделал все, чтобы даже тугодумы усвоили, что именно гарантирует конституция.