Измена генсека. Бегство из Европы - [7]

На пути этом стояли объективная преграда или спасательный круг. Если Старая площадь пустила экономику в свободное плавание, то это еще не значило, что сразу же потеряли силу республиканские партийные комитеты четырнадцати республик. Решение Горбачева сделало невозможное возможным: заводские воротилы Украины, Белоруссии и прочих республик стали искать третейских судей естественного управленческого пресса в Киеве, Минске и других региональных столицах, отнюдь не шедших в ногу с московским экспериментатором. Теперь иметь заступника в республиканской столице оказалось важнее прежних бесценных связей с Москвой. Одним махом страна оказалась перед фактом раскола на пятнадцать гигантских вотчин. (Точнее на четырнадцать. Пятнадцатая, самая большая — Россия не имела своего республиканского партийного комитета. Она-то и начала страдать более других, ощущая губительную несогласованность работы на новом этапе).

Здесь лежат корни фантастического «сепаратизма» России, ее парадоксального желания «уйти в себя» в условиях острейшей взаимозависимости. Начинается движение в партийно-производственных кругах за формирование собственной Российской коммунистической партии — это с одной стороны. С другой — ультрарусские патриоты закладывают основание для выхода России «опутанной веригами полуразвитых соседей» из исторически сложившегося единого государства).

* * *

Четвертый шаг в неизвестность был сделан в сфере внешней торговли. Россия не была крупным импортером-экспортером, у нее имелась своя привилегированная зона — группа государств, объединенных в Совет Экономической Взаимопомощи, созданный в 1949 г., когда «холодная война» уже перекрыла Восточной Европе дорогу на Запад. Восемьдесят процентов торговли СССР приходилось на страны Совета Экономической Взаимопомощи (СЭВ), объединявшего социалистические страны Восточной Европы.

В первые годы своего существования СЭВ не давал особой свободы для внутренних разногласий. Политический вес России был слишком велик во всех столицах государств-членов. Но время шло, все восточноевропейские страны прошли фазу ускоренной индустриализации, практически все они отдали значительную дань созданию тяжелой промышленности, их рынки прошли фазу специализации. Москвичи ждали зимы, чтобы увидеть на прилавках венгерские яблоки, повсюду в Восточной Европе на полках магазинов стояли болгарские консервы и восточногерманские пишущие машинки. Весь Советский Союз ездил в вагонах, построенных в ГДР. Само здание секретариата СЭВ было символом экономического сотрудничества: немцы из ГДР обеспечили электрическую часть оборудования этого московского небоскреба, поляки покрыли его своим стеклом. Казалось, что СЭВ успешнее, чем Европейское экономическое сообщество, движется к экономической интеграции.

На уровне 1970–1980 гг. произошла «окончательная» специализация членов СЭВ. Движения вспять представить себе было невозможно, тем более что с 1973 г. Россия успешно спасала себя и своих партнеров по СЭВ от страшного шока двадцатикратного увеличения цены на нефть — внутри СЭВ действовали льготные расценки на это стратегическое сырье. Даже скептикам было трудно усомниться в действенности Совета Экономической Взаимопомощи, дававшего восточноевропейским социалистическим странам дешевое стратегическое сырье, а огромному Советскому Союзу — технологически емкую продукцию.

* * *

Как всегда, лучшее оказалось злейшим врагом хорошего. В условиях ослабления внутренней дисциплины чиновники стран-членов СЭВ начали объяснять неудачи своего экономического развития некачественными поставками соседей. Всем хором заговорили о желательности получить долю рынка на Западе (это давало столь ценную конвертируемую валюту). Все хором стали обвинять соседа и в ориентации на второсортную продукцию, и в предоставляемой к оплате валюте, использовать которую за пределами СЭВ было невозможно.

На уровне горбачевской либерализации 1988 г. закулисное недовольство уступило место открытой словесной сваре. Сосед обвинял соседа в том, в чем, прежде всего, должен был обвинить себя — в низком качестве предлагаемого к экспорту продукта, в жажде занизить цену импорта одновременно с повышением цен своего экспорта.

Поскольку сам здравый смысл восставал против своенравных субъективных оценок, общим кличем стало требование осуществить оценки внутри СЭВ в «высшей объективной ценности» — в конвертируемой валюте. При этом как-то само собой имелось в виду, что Россия никогда не пойдет против себя самой, против своей гегемонии в СЭВ и не повысит цену на нефть до мирового уровня. Ведь тогда рухнет главная скрепка единого экономического союза, столь важного для СССР.

Ставшие бесконечными споры и требования взаимных импортных потоков стран — участников СЭВ заставили в Кремле поднять голову тех, кто находил требования партнеров просто наглыми: они покупают у нас нефть по ценам, многократно ниже мировых, а продают нам второсортные по качеству промышленные товары. Продавай мы нефть не Польше, а соседней ФРГ, мы могли бы на нефтедоллары купить превосходные западные станки и оборудование.