Изломанный аршин: трактат с примечаниями - [30]

На протяжении четырёх десятилетий, даже дольше, идиот руководил (по совместительству, по совместительству: меньше двух должностей никогда не занимал, каждую — с персональным окладом) петербургской АН.

Про которую какой же русский не знает — только это и знает, — что в ней заседает князь Дундук.

Существо из мифологии, как царь Горох или царь Кащей. Но по интеллекту ближе к царю Дадону. Поскольку имя образовано из эпитета хотя и диалектного, но в высшей степени доступного общенациональному инстинкту, и (как и в языках монгольской группы) с очевидностью означает: не Спиноза. Пушкин искренне думал, что это реальная фамилия, — нет, официально князь М. А. Дондуков-Корсаков писался через о, — но как бы там ни было, рифма к Академии найдена навеки.

Однако дундук был там всего лишь замом идиота. Вице-президентом. Назначен 7 марта 1835 года.

Говорят, не подобает

Дундуку такая честь;

(вообще-то верно: попечитель учебного округа, председатель Цензурного комитета — это в лучшем случае уровень рядового члена ЦК; академик начинался с зав. сектором.)

Почему ж он заседает?

Потому что —

Но тут СНОП с необыкновенным проворством (тогда она была еще комсомолка, проходила, отбывала, или каким глаголом это называлось, кандидатский стаж), выхватывает из-под руки Пушкина эту последнюю строчку, комкает её, глотает, а на её место — шлёп свою! Получается прекрасная, истинно народная частушка. Хоть сейчас исполняй на первомайском капустнике силами самодеятельного ансамбля аспирантов:

Почему ж он заседает?

Потому что есть чем сесть!

Побуждения прекрасной ханжи похвальны. С одной стороны, перекрыть глупому слову на букву Ж путь в коммунистическое завтра. С другой — всё-таки оставить в личном деле Пушкина этот острый выпад против столпов царизма. Ну да: и невинность соблюсти, и авторитет не растерять, — а чему смеётесь? над собой смеётесь! Другая бы вычеркнула, а деликатная, но храбрая СНОП — спасла. Да ещё с каким художественным тактом: траектория эпиграммы изменилась градусов на 90, но главные-то элементы — юмор и сатира — сохранены. В конце концов, разве сода содержит не тот же самый натрий, что и соль?

Оказалось — допущен прокол: единственным адресатом эпиграммы остается шестёрка, а устранён (и тем самым выведен из-под удара) не просто какой-то там главный герой, а крупнейший мракобес. Неосмотрительная СНОП, поддавшись порыву стыдливости, поставила педагогическую целесообразность выше политической. Такой подход граничил с антипартийным. И ей пришлось вернуться к данному тексту, когда ПСС дошло до последней записи в пушкинском дневнике (февраль 1835 года):

— В публике очень бранят моего Пугачёва, а что хуже — не покупают. Уваров большой подлец. Он кричит о моей книге как о возмутительном сочинении. Его клеврет Дундуков (дурак и бардаш) преследует меня своим ценсурным комитетом. Он не соглашается, чтоб я печатал свои сочинения с одного согласия государя. Царь любит, да псарь не любит. Кстати об Уварове: это большой негодяй и шарлатан. Разврат его известен. Низость до того доходит, что он у детей Канкрина был на посылках. Об нём сказали, что он начал тем, что был б…, потом нянькой и попал в президенты Академии наук, как княгиня Дашкова в президенты Российской академии. Он крал казённые дрова, и до сих пор на нём есть счёты (у него 11 000 душ), казённых слесарей употреблял в собственную работу etc. etc. Дашков (министр), который прежде был с ним приятель, встретив Жуковского под руку с Уваровым, отвёл его в сторону, говоря: «Как тебе не стыдно гулять публично с таким человеком!»

Пряча зардевшееся лицо в накрахмаленных кружевах фартука, бедняжка СНОП вынуждена была признать со всей прямотой, что — да, действительно, неприличное слово на букву Ж использовано в эпиграмме парадоксальным образом: как эвфемизм; окружность, им обозначаемая, замещает здесь свой центр (это можно рассматривать как метонимию из разряда «перенос с вместилища на содержимое» или даже как анти-синекдоху: целое в значении части); тут намёк не на бездарную усидчивость, а скорее наоборот — на, предположим, креативную вертлявость; поскольку идейный заряд пресловутой эпиграммы адекватней всего был бы передан утверждением типа:

— Голубые-то наши (никому не в обиду будь сказано) до чего оборзели! Вот уже и АН превратили в какой-то гей- (никому не в обиду) цирк!

— То-то и оно! — сказали ей. — Такое заявление великого поэта может и должно послужить делу пролетариата. Ведь президент этой самой АН — лишь один из титулов Уварова, секретаря по идеологии, курировавшего в николаевском ЦК идеологический соответственно отдел, а также агитпроп и Главлит. Теперь нам понятно, в кого метит и кого клеймит вольнолюбивый классик. Эзоповым языком он бичует нравы правящей верхушки: ведь, формально именуясь министром просвещения, Уваров входил в ближайшее окружение императора.

Так в лексиконе Фимы Собак (кто запамятовал — это подруга Эллы Щукиной, «людоедки»: см. Ильфа и Петрова) появилось 180-е слово, богатое слово: гомосексуализм. И все гуманные науки, затрагивая личность Уварова, еле слышно, закрыв рот ладошкой, хихикают: особые вкусы — сексуальные пристрастия — противоестественные наклонности — нетрадиционная ориентация. Как известно.