Ижорский гамбит - [23]

– Рагнар правильно говорит, без нормальных, окованных лопат ни рва, ни вала в ближайшее время нам не видать. А значит, и обещанной платы. Ярл, платить надо сейчас, как обещал. – Голос с сильным швабским акцентом раздался из угла шатра.

Фаси кивнул головой, якобы соглашаясь, и прислушался; зычный голос своего старого друга он не спутал бы ни с чьим иным, Гунгир мог с кормы орать в шторм, да так, что на носу было отчётливо слышно. Однажды в лесу, на охоте, кормчий своим рыком отогнал разъярённого медведя, который чуть не прибил неловкого оруженосца. Ульф часто вспоминал тот неприятный момент в своей жизни и очень гордился своим другом.

– А ну тихо! Вы слышали?

– Тревога! – Гунгир прокричал ещё раз и ловко сполз по крыше домика на землю.

Двадцать два неплохо экипированных воина, оставив лошадей в укромном месте, во главе с Гаврилой Алексичем высыпали из леса. Крича и размахивая сулицами, они обрушились на скопившихся возле выкопанной ямки свеев, которые, побросав колышки с верёвками, бросились к лагерю. Розовощёкий монах успел ойкнуть и упал на землю, лишившись чувств.

– Господи! Сколько же их тут? – Гаврюша окинул взглядом кишащий людьми неприятельский лагерь, и внизу живота стало неуютно.

Одно лишь успокаивало, пожелание Александра: «Гаврила Алексич, – напутствовал князь, – на тебя вся надежда, как можно больше шума, выскочил из леса, шороху навёл и сразу назад». Вроде, когда смотрел из-за деревьев, неприятеля было в разы меньше. Впрочем, хорошо считать после боя. Свой знаменитый на весь Новгород именной полуторный меч со сложной гардой, купленный у Пахома Ильича за сто соболей, Алексич обнажил, да вот только воспользоваться им не пришлось: опытные бойцы действовали молниеносно. Маленькое копьё, брошенное с десяти-двенадцати шагов, шансов практически не оставляет, и как результат: больше дюжины полуголых тел лежали на земле. Гаврила попятился назад, первая часть плана выполнена, внимание привлекли, теперь обратно в лес.

– М-м-мы, – раздался голос из-под ног.

Новгородец наступил на лежащего ничком на траве монаха, тот пришёл в себя, попытался заорать от боли, но вовремя зажал рот рукой, притворившись убитым.

– Отходим, ребята! – подал команду Гаврила. – А ты, дружок, побежишь со мной.

Алексич перекинул круглый щит за спину, поддал пинка монаху, схватил левой рукой за верёвку рясы и поволок к зарослям, как за спиной завопил прячущийся в траве мальчишка.

– Они схватили отца Лоренцо! На помощь! – надрывался мальчуган.

Служка, состоящий при монахе, с коим священник проводил куда больше времени, чем с остальными, обладал потрясающе звонким голосом. Так что если кто и не увидел, так точно услышал. Любой воинский стан, неважно, разворачивается ли он или наоборот, покидает место стоянки, имеет дозорных и боевое охранение. Можно криво или ровно поставить палатки, гадить, не отходя от них, либо посещать отхожую яму, тут же принимать пищу или столоваться в специально отведённом месте. Выбор в средневековой армии был всегда, за исключением дежурного отряда. Это как «Отче наш» для верующих. Так повелось с крестовых походов. Этакие пограничники, выручающие всех и принимающие на себя первый удар, несли службу при любых обстоятельствах. Подразделение в три десятка бойцов бросилось вдогонку за обидчиками. Не будь рыцарей на важном совещании по выколачиванию денег, может, и обошлось бы. Бежать в малознакомый лесной массив, где за каждым деревом поджидала верная смерть, немного безрассудно. Но дать правильный приказ оказалось некому, а напавших навскидку не так и много. Да что рассуждать, когда наказ ярла оберегать монахов пуще глаза никто не отменял, вот и помчались сыны фьордов на выручку римскому священнику. Стрелки Меши смогли пустить по две-три стрелы каждый, прежде чем оставшиеся в живых свеи сообразили, что на ногах всего да ничего воинов, а полянка, на которую они выскочили, стала похожа на капкан. Спасавшийся бегством противник вдруг развернулся и издал боевой клич: «Новгород!»

Гаврила Алексич снова повёл своих бойцов в атаку. Короткая стычка, и последний противник в дорогой кольчуге, с бронзовой крестовиной на шлеме, отбросив щитом новгородца, ловко крутанул секирой вокруг себя.

– Не подходи! – почему-то по-русски прорычал швед.

– Где-то я тебя, иуда, видел? – Гаврюша приблизился к противнику, пытаясь рассмотреть черты лица через кольчужное полотно шишака.

– Выпустите. Христом Богом клянусь, никого не убью. – Спиридон немного попятился, поигрывая топором.

– По голосу узнал! Ты у вощанника моего воск в долг взял. Ну гнида, плати недоимки!

Гаврюша рубанул наискось по выставленной вперёд ноге, пытаясь одним ударом закончить дело, да только противник оказался не из простых.

– Я, боярин Ярослава Владимировича… Спиридон, – приняв очередной удар на щит, отводя меч в сторону и ухнув секирой в разрез, – давил вас новгородцев и буду давить как клопов.

Вжик! Железо противно заскрежетало. Чешуйка с панциря Алексича слетела, словно бритвой срезало. Новгородец еле успел отскочить. Всем хорош ламеллярный доспех, кроме подобных случаев. Спиридон ещё раз обвёл секирой вокруг себя, чтоб никто не приближался. И тут щит с руки Гаврилы как-то съехал вниз, а он сам, развернувшись вокруг себя на пятке, с силой метнул в противника деревянный диск. Тот врезался в коленную чашечку медной окантовкой и откатился в сторону.