Ижевск в огне гражданской войны, 1917-1918 - [23]

Если так зверски расправлялись с беспартийными виновными в том только, что они кому-то однофамильцы, то можно себе представить, какие дьявольские пытки должны были испытывать коммунисты, а особенно руководитель большевистской организации и председатель Исполнительного Комитета Иван Пастухов. Попав в руки белых, он долгое время сидел в одиночной арестного помещения по 7 улице. Потом его перевели в помещение быв. фабрики Березина и там замучили^[13]). Есть сведения, что его пытали, стараясь узнать от него где находятся 11 миллионов рублей, взятых им из казначейства при отступлении из Ижевска. Хотя белогвардейцы и старались скрыть от рабочих о ночных расправах, сведения о них в массы проникали и среди них росло недовольство зверским режимом. Была даже попытка призвать всех рабочих к открытому протесту против пьяного разгула палачей. Эта попытка была сделана беспартийным слесарем, рабочим механической мастерской — Павлом, пытавшимся распространить воззвание к рабочим. Но он был выдан машинистом Григорием Ивановичем Алексеевым^[14]) и поплатился своею жизнью.

Между тем положение на белогвардейском фронте с каждым днем ухудшалось. В сентябре Красной армией была взята Казань. Железная дивизия под командой Азина теснила белых все ближе и ближе к Ижевску. Грохот орудий для жителей Ижевска стал обычным явлением. Все взрослые рабочие были сняты с работ и отправлены на фронт. На заводе оставались почти только старики и женщины. Белогвардейская печать в целях агитации распространяла всевозможную ложь о мнимых успехах «народной армии». В тех же целях устраивались различные инсценировки. Например, когда гор. Казань была уже в руках красных, ижевские белогвардейцы устроили на вокзале встречу «делегации от города Казани», якобы приехавшей в Ижевск для связи. Или одно время местная газета писала, о будто бы прибывшем в Ижевск значительном отряде казаков для подкрепления фронта. Вскоре по улицам города стали разъезжать для показа белогвардейцы, переодетые в казацкую форму. На самом же деле никаких казаков в Ижевск не приезжало. Много трубили о скором прибытии вооруженной помощи со стороны Японии. Но так и не пришлось увидеть ижевцам обещанных японцев. Даже в день отступления, белыми по заборам была расклеена оперативная сводка, извещающая о крупных победах «народной армии», о занятии сибирскими войсками гор. Перми и скором прибытии подкрепления. Но это конечно не могло изменить положения. Красная армия успешно вела наступление. В день первой годовщины Октябрьской революции фронт приблизился к городу настолько, что ясно был слышен треск пулеметов.

Началось паническое бегство белогвардейцев. Местная буржуазия, побросав свое имущество, бежала целыми семьями. Бежала и интеллигенция, в страхе перед «зверствами большевиков», о которых так много распространялось всевозможных легенд.

Часов в 6 вечера батарея Красной армии уже била по городу, вслед убегающим белогвардейцам. Часов в 8 вечера все стихло. Улицы опустели. Город, похожий до этого на военный лагерь, теперь притих и в темной осенней ночи казался мертвым. Заречную часть города заняли отряды железной дивизии т. Азина. Нагорная же часть еще оставалась нейтральной. И в этой нейтральной части, в стенах белогвардейских тюрем, сотни коммунистов и беспартийных рабочих переживали последнюю самую кошмарную ночь.

Еще днем (7 ноября), когда белогвардейский штаб почувствовал неизбежность отступления, во всех арестных помещениях арестованным был прочитан приказ. Предлагалось сидеть по камерам спокойно, не допускать никаких не разрешенных действий и молиться богу! (ВС), чтобы он не допустил прихода красных в Ижевск. Дальше в этом приказе говорилось, что если красные приблизятся к Ижевску на расстоянии 3-х верст, то они — белогвардейцы, забросают арестованных гранатами.

После этого приказа, среди арестованных создалось мнение, что предстоящая ночь, будет последней ночью их пребывания в застенках. В эту ночь должно решиться или все они будут свободны или белогвардейцы их всех расстреляют или приколят штыками. Такое настроение среди арестованных подкреплялось еще тем, что под вечер 7 ноября к арестным помещениям часто стали подъезжать белогвардейские вестовые. Караул держал себя необычно. Видно было, что белогвардейцы к чему то готовятся. И действительно, белые готовились перед отступлением покончить со всеми арестованными. Осуществлять этот зверский план начали они с арестного помещения при военном отделе. Здесь в 4-х «одиночных» камерах сидели более чем по 10 человек и в общей камере более 300 человек. Белогвардейские палачи, явившись сюда, вывели на двор 7 человек и прикололи их штыками. Вторую партию вывести для казни им не удалось, — палачи встретили сопротивление. Товарищ Клячин, сидевший в «одиночной» камере вместе с другими товарищами, в своих воспоминаниях, пишет следующее: «Мы только что пообедали, как раздался тревожный гудок. Нас это обрадовало. Послышались разрывы снарядов около военного отдела. Вскоре в коридоре раздались револьверные выстрелы. Мы решили, что нас начнут расстреливать, и стали готовиться вступить в открытую борьбу. Накануне была выдана соль. Я набрал этой соли в карман. Потом у нас оказалось одно полено и одна бутылка из-под молока. Вот с этим „оружием“ мы приготовились к бою. Выстрелы были слышны уже в соседней камере. Всего у нас было 4 камеры. В 3-х камерах в дверях были прорезаны окна, для наблюдения за арестованными, а дверь нашей камеры была глухая. Поэтому, чтобы нас расстрелять белогвардейцам нужно было открыть дверь нашей камеры. Учтя это, мы встали по сторонам двери и уговорились, кому что делать, когда ее откроют. Я должен был бросить в глаза входящему соли. Тов. Петров сел на пол у двери, чтобы поймать его за ноги и свалить на пол. Остальным брать на „ypa“ и отбирать оружие.