Изгои - [2]

Уже в конце двадцатых годов в беседе со своим биографом П. Поповым Булгаков отметил примечательный факт: "Пережил душевный перелом 15 февраля 1920 года, когда навсегда бросил медицину и отдался литературе". Елена Сергеевна Булгакова позже утверждала, что это выражение не булгаковское, что он, мол, никогда так не говорил - "душевный перелом". Однако ее сомнения вряд ли основательны. Скорее всего, Попов стремился записывать за Булгаковым основные мысли - своими словами, не искажая значения услышанного. Тем более что дата записи конкретная и соответствует важному событию - 15 февраля (по старому стилю) во Владикавказе вышел первый номер газеты "Кавказ". В числе имен ее сотрудников (В. Амфитеатров, Е. Венский, Ю. Слезкин и др.) был назван и Михаил Булгаков. Так как через несколько дней белые были вынуждены отступить, газета прекратила свое существование. К этому времени Булгаковым уже были напечатаны в различных кавказских газетах несколько статей и рассказов. Свидетельством этому является письмо двоюродному брату Константину, посланное Булгаковым уже в феврале 1921 года: "Помню, около года назад я писал тебе, что я начал печататься. Фельетоны мои шли во многих кавказских газетах". А в письме к сестре Вере, написанном три месяца спустя, мы читаем: "...посылаю три обрывочка из рассказа с подзаголовком "Дань восхищения". Хотя они и обрывочки, но мне почему-то кажется, что они будут небезынтересны вам..." В конверт были вложены кусочки текста, вырезанные из газеты и сохранившиеся до настоящего времени в архиве писателя.

Даже из обрывков текста видно, что в рассказе описывались события, происходившие при захвате города, которые пришлось пережить ему и его родным. Булгаков уже нащупал нити к большому произведению о киевских событиях 1918-1919 годов.

Итак, к началу 1920 года Булгаков имел все основания считать себя начинающим писателем. "Душевный перелом", когда Булгаков полностью отдался литературе, произошел прежде всего в результате осознания краха белого движения, гибели идеи спасения родины от "негодяев и безумцев". Ему уже стало известно, что в сражении при Егорлыкской были разбиты основные силы белых и вскоре "накатилась волна" отступающих войск. Видимо, Булгаков до последнего момента надеялся на иной исход в войне и поэтому поражение Добровольческой армии было для него сильнейшим ударом. Об этих днях через пять лет он так напишет в своем дневнике: "...и вспомнил вагон в январе 20-го года и фляжку с водкой на сером ремне, и даму, которая жалела меня за то, что я так страшно дергаюсь... Я видел... видение... вагон, в котором я ехал не туда...

Бессмертье тихий светлый брег...

Наш путь - к нему стремленье.

Покойся, кто свой кончил бег,

Вы, странники терпенья... "

Вот она, ниточка к будущему знаменитому "Бегу".

Булгаков не мог не написать значительного, яркого произведения о гражданской войне, ибо для него события этого страшного времени были не только чудовищным братоубийственным кровопролитием, но и историческим моментом, определившим коренной перелом в русской жизни, в том числе и в семейном укладе - "ладе", как он говорил. И если добавить, что в душе писатель не принимал революционных преобразований, то станет понятным его стремление сказать свое слово о "смутной мгле", охватившей от края и до края родную землю. Все его мысли о полном крахе многовековых традиций и устоев, милых и близких его сердцу, постоянно дополнялись осознанием личной трагедии, своей разрушенной жизни и семейного очага. Виденные им кровавые события много лет не покидали его, мучили, тревожили. Об этом он так писал в черновом варианте повести "Тайному другу": "Мне приснился страшный сон. Будто бы был лютый мороз, и крест на чугунном Владимире в неизмеримой высоте горел над замерзшим Днепром... Я погиб во сне... Проснулся, всхлипывая, и долго дрожал в темноте, пока не понял, что я безумно далеко от Владимира, что я в Москве, в моей постылой комнате, что это ночь бормочет кругом, что это 23-й год... Я думал о безнадежности моего положения... Была жизнь и вдруг разлетелась, как дым, и я почему-то оказался в Москве, совершенно один... Я притянул насколько возможно мою казарменную лампу к столу и поверх ее зеленого колпака надел колпак из розовой бумаги, отчего бумага ожила. На ней я выписал слова "И судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими". Затем стал писать, не зная еще хорошо, что из этого выйдет. Помнится, мне очень хотелось передать, как хорошо, когда дома тепло, часы, бьющие башенным боем в столовой, сонную дрему в постели, книги, и мороз, и страшного человека в оспе, мои сны. Писать вообще очень трудно, но это почему-то выходило легко.... С этой ночи каждую ночь в час я садился к столу и писал часов до трех-четырех..."

Принято считать, что Булгаков работал над романом "Белая гвардия" в 1923-1924 годах. Это, по-видимому, не вполне точно. Во всяком случае, известно, что в 1922 году им были написаны некоторые вещи, которые затем в измененном виде вошли в роман. И не случайно, видимо, уже в марте 1923 года в седьмом номере журнала "Россия" появилось сообщение: "Михаил Булгаков заканчивает роман "Белая гвардия", охватывающий эпоху борьбы с белыми на юге (1919-1920)".