Изгнанники - [77]

Присоединить к такому обществу кучку новоанглийских индепендентов, пуританина из Бостона и ' трех гугенотов значило приложить горящую головню к бочонку с порохом. Но на корабле все были так заняты своими делами, что предоставили беглецов самим себе. Среди солдат тридцать человек страдали лихорадкой или цингой и все монахи и монахини были заняты уходом за больными. Губернатор Денонвиль, благочестивый драгун, весь день расхаживал по палубе, читая псалмы Давида, или сидел далеко за полночь, обложенный картами и планами, обдумывая, как истребить ирокезов, опустошавших вверенный ему край. Кавалеры и дамы флиртовали, девушки из Анжу строили глазки солдатам, а епископ С. — Валлье справлял богослужения, поучая свою паству. Эфраим Савэдж целыми днями простаивал на палубе, сердито глядя на добряка-драгуна и его требник с красным обрезом и ворча про «мерзость запустения». Но никто не обращал на это внимания, объясняя странности моряка пребыванием на айсберге, и кроме того, тут играло роль свойственное французам убеждение, что люди англо-саксонской расы не ответственны за свои поступки.

В настоящее время отношения между Англией и Францией были вполне мирные, хотя в Канаде и Нью-Йорке чувствовалось взаимное недовольство. Французы подозревали — и не без основания — английских колонистов в подстрекательстве нападавших на них индейцев. Но и Эфраима и остальных приняли гостеприимно, однако на корабле было довольно тесно, и им пришлось разместиться где попало. Семье Катина был оказан более любезный прием; слабость старика и красота дочери обратили на них внимание самого губернатора. Капитан де Катина во время путешествия сменил свой мундир на простое темное платье, и за исключением военной выправки он ничем не походил на гвардейца. Старик Катина оказался настолько слабым, что не в состоянии был даже отвечать на вопросы; его дочь находилась постоянно при нем, а муж ее, привыкший к придворной жизни, умел много болтать, ничего по существу не высказывая, и таким образом окружавшая беглецов тайна, казалось, оставалась вполне сохраненной. Де Катина отлично знал положение гугенотов в Канаде еще до отмены Нантского эдикта и вовсе не желал испытывать его на собственной персоне.

На другой день после своего спасения путешественники увидели на юге мыс Бретон; подгоняемый восточным ветром, корвет быстро прошел мимо видевшегося неясными очертаниями восточного края Антикости. Потом он поплыл вверх по громадной реке, с середины которой еле можно было различать очертания ее берегов. Когда река сузилась, путешественники увидели направо дикое ущелье реки Сагенея; над соснами подымался дымок из хижин рыбаков в маленькой торговой станции Тадузака. Голые индейцы с медно-красными лицами, алгонкины и абенаки, в берестяных челноках окружили корабль, предлагая плоды и овощи, которые должны были влить новую жизнь в погибавших от цинги солдат. Затем корабль прошел мимо залива Маль, обрыва Обвалов и залива Св. Павла с его широкой долиной и лесистыми горами, сверкавшими великолепным осенним убором — пурпуром кленов и золотом ясеней, молодых дубов и стройных берез. Амос Грин, опершись на борт, жадно смотрел на эти громадные пространства девственных лесов, куда лишь изредка заходил дикарь или отважный «лесной бродяга». Потом перед ними появились резкие очертания мыса Бурь, миновав его, они проплыли мимо мирных лугов Бопрэ, поместья Лаваля, мимо поселков Орлеанского острова и наконец увидели перед собой широкий затон, водопады Монморанси, высокие частоколы мыса Леви, группу кораблей и, наконец, направо дивную скалу, увенчанную башнями, у подножия которой раскинулся город, являвшийся центром и главным оплотом французского могущества в Америке. Сверху из крепости загремели пушки, корабль отсалютовал, взвились флаги, взлетели в воздух шляпы и флотилия судов и лодок устремилась навстречу новь прибывшим, чтобы приветствовать нового губернатора и перевезти на берег солдат и пассажиров.

Со времени отъезда из Франции старый купец увядал, подобно растению, вырванному с корнем из родной почвы. Испуг во время кораблекрушения и ночь, проведенная на холодном айсберге, оказались ему не по годам и не под силу. С тех пор, как его приняли на военный корабль, он лежал почти без признаков жизни. Но при громе пушек и возгласах приветствий он открыл глаза и медленно, с усилием приподнялся на подушках.

— Что с вами, батюшка? Чем можно помочь вам? — воскликнула Адель. — Мы в Америке… вот Амори и я, ваши дети.

Но старик только покачал головой.

— Господь довел меня до земли обетованной, но не судил мне ступить на нее, — тихо проговорил он. — Да будет воля его и да благословенно имя его вовеки. Но, как Моисей, я хотел бы по крайней мере взглянуть на эту землю, если мне уже не суждено ступить на нее. Амори, не можешь ли ты взять меня под руку и вывести на палубу?

— Если кто-нибудь поможет мне, — промолвил де Катина. Он быстро поднялся наверх и вернулся с Амосом. — Ну, батюшка, если вы положите руки нам на плечи, то вам почти не придется касаться пола.

Минуту спустя старый купец оказался на палубе. Молодые люди усадили его на груду канатов, прислонив спиною к мачте и устроив его в стороне от сутолоки. Солдаты толпою спускались в лодки и были так заняты своим делом, что не обращали внимания на маленькую группу беглецов, собравшуюся вокруг больного. Тот с трудом поворачивал голову из стороны в сторону; но глаза его просияли при виде обширного синего водного пространства, блеска и шума водопадов, высокого замка и длинной цепи багряных гор, тянувшихся на северо-запад.