Изгнанник вечности - [227]
Розовая вода потекла в слив, размытые пятна на белье посветлели.
Коорэ поднял голову и посмотрел на себя в отражении зеркала. Ни кровинки в лице, встрепанный, с побелевшими губами и зрачками, он почудился сам себе чужим и вздрогнул, словно опять увидел своего мучителя.
Набросив отстиранную простыню на приотворенную дверь, сушиться, мальчик торопливо оделся, собрал длинные темно-русые волосы в хвост и побежал в конюшни. Только что занялся рассвет — самое время для утренней прогулки, потом станет жарко.
А, вот почему ему снова приснился кошмар: сегодня же этот ненавистный день…
Он велел конюхам оставаться спать и сам вывел во двор свою гайну. Здорово было бы, если бы сейчас мама поехала вместе с ним, как они часто делали в отсутствие отца. Но в такое время она еще спит, и Коорэ не посмел бы тревожить ее сон.
Взнуздав жеребчика, он заглянул за ворот туники, чтобы убедиться, что рана уже начала рубцеваться. Она всегда заживала так же стремительно, как необъяснимо появлялась.
Звонко цокая подковами по мостовым спящего города, гайна вынесла седока в Тизский сад, где он любил кататься в одиночестве под масличными деревьями. Теперь же, доехав до тайного грота — правда, тайным он был лишь в его воображении, — Коорэ заметил там каких-то людей, спешился и, притаившись в зарослях нестриженного самшита, стал наблюдать.
Кажется, это были забредшие вчера в Тизэ музыканты. Накануне ему не удалось ни услышать, ни увидеть их. Кронрэй совсем загонял его; какой-то растерянный и напуганный был вчера созидатель, все время озирался и не спешил отпускать ученика домой.
Послышались голоса, короткие приветствия, и Коорэ увидел идущего по дикой аллейке человека. Тот заметно прихрамывал. Возвращался он явно из города. Это был высокий широкоплечий мужчина, Коорэ счел бы его скорее старым, чем просто взрослым, особенно из-за бороды и седины в светло-русых волосах. Незнакомец был северянином, а их мальчику не доводилось видеть никогда, если не считать огненно-рыжей матери. И еще что-то очень и очень знакомое исходило от вожака нищих песельников, что-то загадочно знакомое. Коорэ будто услышал его голос внутри себя, рассказывающий какие-то волшебные истории, то шутливый, то строгий. Он уже слышал его… когда-то… где-то… И кроме этого, чувствовал тихий зов, такой же необъяснимый, как впечатление от хромого северянина, и тогда в воображении почему-то вспыхивал красивый, просто безупречный в своих линиях меч. Как был связан этот зов и мысли о мече, Коорэ не понимал, потому что никто и никогда ему ничего не рассказывал об аллийской наследной реликвии.
И тут прямо над головой послышался протяжный крик сокола, его вечного спутника на всех прогулках. Глупая птица и теперь прилетела, чем выдала прячущегося в кустах мальчика.
Страшно смущенный, Коорэ взлетел на попону и погнал коня прочь из сада, в пустыню. Кажется, те мужчины у него за спиной рассмеялись, а обрадованная птица, снизившись, уселась ему на плечо, где Хэтта всегда пришивала к тунике плотную кожаную заплатку, чтобы острые когти не повреждали тело мальчика…
…Мама была сегодня не похожей на саму себя. Она проснулась только ближе к полудню, чего за нею никогда не водилось, прибежала к нему в комнату, радостная и… какая-то удивительная.
— Сегодня будет праздник, мой птенчик! — сказала она, выдергивая его из-за учебных книг, целуя в щеки и смеясь. — Сегодня твой день, а еще — Восход Саэто! Скоро, скоро, мое сердечко, все будет иначе!
— Мам, но ведь сегодня же…
— Тс! Больше никакого траура! Никогда! Ты хочешь повидать мир?
— Да, мам… Хочу, конечно же хочу… Но…
Она казалась совсем юной даже ему, всех взрослых считавшему пожилыми. Хэтта смотрела на них, качала головой и улыбалась. Мама подскочила, подбежала к распахнутому окну и крикнула в побелевшие от зноя небеса:
— Взойди, Саэто прекрасный, и пусть с сегодняшнего дня время Науто становится все короче!.
Город бурлил. Правительницу не узнавали, как не узнавал ее родной сын: она затмевала собой Саэто, которому был посвящен неожиданный праздник, она всем велела поздравлять Коорэ с его одиннадцатилетием — и все подобострастно кланялись.
Мама обнимала его за плечи и слегка прижимала к себе, стоя за спиной. Она знала стеснительность сына и пыталась приучить его не бояться чужого внимания — уже в который раз пыталась, и всё безуспешно. Они стояли у одной из статуй, сооруженных Кронрэем в честь кулаптра Паскома.
Тут в центре площади появилось несколько человек в нищенском одеянии, и толпа оживилась. Пришли музыканты, сейчас будет весело! Коорэ же смутился еще сильнее: эти чужаки видели, как он прятался сегодня в самшите и подглядывал за ними… Позор какой…
От группы отделился высокий человек в длинном черном одеянии, до самых глаз укрытый капюшоном. Он шел прямо к ним, пряча что-то в складках плаща.
— Да будет «куарт» твой един, — сказал он маме хрипловатым голосом, преклоняя колено и еще сильнее опуская голову. — Мой отец велел показать кое-что Коорэ, атме Танрэй. Если вы не будете против…
Мама взглянула поверх голов, улыбнулась кому-то вдалеке и встрепала волосы Коорэ:
