Изгнанница - [4]

Однажды утром, когда мама уже ушла, я услышала, как кто-то поднимается по лестнице. В дверь стукнули, очень сильно, раза два:

-Открывайте, уголь принесла.

Я открыла немного заедающую задвижку, и вошла хозяйка нашего дома. Рядом с камином и правда не лежал уголь, я и не посмотрела утром. Видно, когда мама уходила, уголь еще не привезли. Хозяйка высыпала в ведерко у камина несколько пригоршней блестящих черных камешков. Повернулась ко мне:

-За неделю заплатили, а дальше что? Денег-то, похоже, нет?

Она резко повернулась, и ее черная шаль стала похожа на крылья с обвисшими перьями. Она была высокой, худой, в самом деле, похожей на птицу, даже нос был с горбинкой, как клюв. Глаза черные, недобрые...

-Снег идет, второй день валит. Давно такой зимы не было. Как жить думаете? Угля покупать больше надо, а то перемерзнете тут. Снег валит, все дороги занесет, ни мяса не привезут в город, ни рыбы, ни молока. Проживем ли зиму - не знаю.

Она говорила отрывисто, поблескивая черными глазами и глядя мне прямо в глаза. "По старой городской стене пошла трещина; лавка Шиаленга закрылась, он болеет, может, и не встанет уже с постели; пруды за городом промерзли, поди, не будет весной в них рыбы; от мороза деревья почернели - теперь оживут ли; школа под горой вот-вот закроется, топить нечем, да и дети почти все болеют; лучше бы власти наши городские школы для бедных сами позакрывали - ни к чему бедным лишнее ученье; у главных ворот от мороза замок заклинило - очень плохой знак..."

Наконец, хозяйка замолчала и вышла, стуча по ступенькам деревянными подошвами. Мне всегда было страшновато, когда она приходила. У меня в книжке есть картинка - по ночному городу едет телега, в ней запряжена костлявая черная лошадь, так, кажется, и слышно - стук да стук - от копыт и колес. И вожжи держит какой-то худой, человек, весь в черном, а глаза блестят. Почему-то мне он напоминает хозяйку. Я подбросила немного углей в камин, посидела, грея руки. Стало тепло и уютно. Как будто хозяйка захолодила нашу комнату еще больше, и нужно развести огонь посильнее, чтобы холод, который она принесла сюда, ушел.

Отогревшись, подошла к окошку. За снегом и правда ничего не было видно. И все же я люблю смотреть, как он падает, и представлять, как за его белой стеной, далеко-далеко, совсем другая жизнь, другие города и люди. Мне представлялись то темные леса с волками, лисами и рыжими белками, то синие реки, то города с множеством домов - и в окнах горят огни. Сколько в мире людей, и никто обо мне не знает...

Я никогда не скучаю одна. Когда я была маленькой, то часто приставала к маме, чтобы она поиграла со мной, почитала, что-нибудь рассказала. Однажды мама сказала мне, что если кому-то скучно наедине с самим собой и он не умеет найти себе дело - это очень скучный, неинтересный человек. Мне совершенно не хотелось быть скучной и неинтересной, это было бы даже обидно, и я стала учиться находить себе дело или развлечение.

Сейчас свободного времени достаточно. Я успевала еще почитать свои книги - у нас их много, три книжные полки. Мои самые любимые - это, во-первых, сказки, во-вторых, история Анларда для детей, и, в-третьих, книга о королеве Марии. Да, есть еще четвертая - "Великое странствие" Корабельщика. Из сказок я больше всего любила читать о девочке Аннирлин, которая заблудилась в зимнем лесу, попала к волшебнице, и та научила ее делать пирожные из снежинок, видеть прошлое и будущее в каминном огне и многому другому. В истории Анларда, по-моему, интереснее всего - морские путешествия и открытия. А книгу про королеву Марию я вообще знала почти наизусть, ведь это была единственная эльфийская правительница за всю историю страны. Только конец книги, когда ее посадили в тюрьму, не перечитываю - ведь это так обидно и несправедливо. И еще в этой книге были чудесные картинки. Например, представления во дворце, спектакли и балет. Я долго разглядывала танцовщиц - тонких, как соломинки, в прозрачных белых и голубых платьях. Наверно, они не танцевали, а почти летали над сценой... Жаль, что я могу видеть это только на картинках...

Еще я любила смотреть картинки в своих старых книгах, уже совсем потрепанных, у некоторых отрывались обложки или рассыпались листы. Мне нравилось смотреть на иллюстрации к сказкам, я часто придумывала совсем другие сказки и истории, не те, которые были в книжках. Даже лучше сказать так - эти истории придумывались сами собой, и я как будто попадала в картинку и какое-то время, пока сидела, мечтала, разглядывала - жила там. Было несколько таких чудесных картинок , на которые я могла смотреть на них долго-долго, а волшебные истории так и роились вокруг них.

Часто я вспоминала музыкальные пьесы, которые играла мама (когда у нас еще было пианино). И начинала танцевать под эту музыку. Меня не учили танцевать, и движения я придумывала сама. Я никогда не танцую при ком-то. Даже при маме почти никогда.

А когда уже темнело, убирала книги и шла к окну. Вставала коленями на стул и смотрела на улицу, на снег, на прохожих и на памятник Корабельщику. Я очень люблю смотреть в окно, особенно зимой. Снежинки медленно кружатся, серебряными блестками ложатся на землю, в темноту... Смотришь и думаешь... То о будущем - как вырасту, начну работать, приносить домой деньги, и нас с мамой тогда станет жить намного легче и о том, что буду покупать, как буду сама ходить на базар. То о чем-нибудь, более близком - например, как летом пойдем гулять на окраину города, где начинаются первые деревеньки. Мы редко заходили дальше, но и на окраине было очень любопытно погулять - посмотреть на деревянные домики с огородами, в которых бродили куры, петухи и гуси. Или просто смотрела на две луны: голубую, которая в полнолуние освещает площадь как еще один, только очень высоко подвешенный фонарь, и красную, более далекую и потому маленькую. Календарь считается по первой луне, голубой, но я люблю посмотреть и на красную, как она то растет, надуваясь, как веселый мяч, то уменьшается до тоненького, алого серпа, зловеще висящего на черном небе.