Изгнание Изяслава - [36]

– Ростислав – любимый сыновец князя Изяслава. Не мог он такое учинить, – недоверчиво, боясь поверить неожиданной вести, промолвил Всеслав. – Нет, не мог он стать бесом раздора между стрыями своими…

Стефан искоса бросил быстрый взгляд на властителя:

– От боярина одного узнал, что киевский князь ведал про то наперед и не препятствовал сыновцу. Он сам подлил масла а огонь, разжег семейную распрю!

– Двуликий он! – с торжеством прошептал Всеслав и спросил:– И про то знают?

– Не знают, так узнают. И князь Святослав, и люд… Добрая слава за печкой спит, а худая по свету бежит…

– А меня распрей корил, – в ответ на свои мысли бормотнул Всеслав.

Вдруг он пронзительно глянул на боярина и решительно произнес:

– Семейная распря уже возгорелась. И зажег ее сам киевский князь, обидчик мой!. .

Глава IX ПЕВЕЦ И ПОСОЛ

1

Когда-то Елак думал, что степь не имеет конца. Но с тех пор, как родители, бедные пастухи, продали его кмету[58] Сатмозу, он многого наслушался от бывалых людей и узнал о селах, полях и городах, где люди, подобно сусликам, роются в земле, заготовляют еду. Елаку хотелось хоть одним глазом взглянуть на чудесные города, окруженные какими-то стенами, на большие, словно горы, деревянные юрты, сверкающие разноцветными кусочками солнца. Как увидеть это?

Кмет Сатмоз говорил, что желания человека осуществляются на войне. Вот пойдут половцы на диковинную землю Рус, и каждый воин вернется, отягощенный добычей. В самой бедной веже[59] настанет день обильной еды, и кату – хозяйка самого бедного пастуха – заплетет в волосы серебряные монеты и оденется в золоченые одежды.

Елак представил себе, как тогда будет выглядеть его племя, и запел:

Кошма степи лежит спокойно и бесконечно,

на ней пасутся табуны, быстры йилки[60]

и я, Елак, скачу на тонконогом йилки,

потому что я пастух – кутонци.

Я никогда не наедаюсь досыта

и никогда не высыпаюсь настолько,

чтобы не дремать на коне,

моя судьба темнее черного колпака,

огонь сердца моего потушен голодом.

Я, Елак, только тень Сатмоза, моего господина,

но и тень хочет сладко и досыта есть,

потому она и бежит за человеком

и хватает оброненную им кость…

Я, Елак, знаю, что степь не бесконечна,

я, Елак, надеюсь, что увижу ее конец,

пусть приблизится кровавый день яге[61],

и я полечу, как стрела, выпущенная из лука…

– Елак! – позвал его хриплый голос старшего кутонци.

Юноша повернул коня и подъехал к пастуху. Омгар заулыбался и спросил:

– Кто это научил тебя так петь?

Елак почуял в словах старшего кутонци похвалу и загордился.

– Дедушка Аазам. Теперь я сам умею слагать песни. Тебе нравится?

Кутонци Омгар кивнул головой:

– Твоя песня наполняет душу ожиданием блага. Однако знаешь ли ты, что не все ушедшие дорогой яге возвращаются живыми?

– Знаю, слабые погибают в битве. Но сильным бог – тягри – дарует победу. А тем, кто погиб в бою, тягри дарует блаженство на небе.

Омгар задумчиво покачивался в седле. Он потерял в бою с печенегами два ребра и один глаз. А всю добычу забрал себе кмет Сатмоз. У кмета достаточно табунов, золотых и серебряных кружочков, чтобы заплатить шаману за небесное блаженство. Он-то уже наверное будет нежиться в объятиях дев неба и пить кумыс от небесных кобыл. А Омгар, у которого нечем заплатить шаманам, будет и там пасти для него табуны.

Пастух причмокнул языком и, отпуская Елака, пожелал ему:

– Да придет к тебе благоразумие прежде, чем ты потеряешь здоровье!

Елак задумался над словами кутонци. Омгар был на войне, но почему-то стал не богатым, а одноглазым. Очевидно, он мало молился богам, не жертвовал им жеребят и молодых барашков. И Елак поклялся, что будет прилежно работать, заслужит от кмета в дар нежного барашка и отнесет его шаману. Пусть тягри пошлет Елаку успех на войне. Юноша опять запел обо всем, что его волновало:

Дорога яге не для слабых

и не для тех, кто плохо служит тяги.

Они погибают, подобно сусликам,

и не находят ничего, кроме несчастий.

Кто не хочет пожертвовать тягри жеребенка,

у того тягри отнимет жизнь.

Я, Елак, сложил эту песню,

я добуду еду, украшения и женщин на войне.

Ой-я, эй-я! Приблизься, великий день яге!

2

В табуне, который пасет Елак, больше сотни коней. Когда они бегут косяком пригнув короткие гривастые шеи, перед глазами мелькает пегая однообразная масса. Елак знает, что каждая лошадь имеет свой облик, свой нрав, свои привычки. В зависимости от повадки коня ему дают имя. Так же, как у людей:дедушку называют Аазам – мудрый человек, богатыря с толстой шеей, лохматыми волосами и пустой твердолобой головой – Гозхар – баран, а девушку с множеством мелких косичек, стыдливой улыбкой и тоненьким жалобным голоском – Оголех – козочка.

Подобно людям, именуются и лошади. Гордый жеребец с раздувающимися ноздрями и нервными ногами носит имя Ветер, злую зубастую кобылу, такую норовистую, что невозможно угадать, собирается ли она спокойно подпустить к себе пастуха или укусит его, лягнет, – называют Яге – война, а черного смирного йилки, постоянно подвергающегося притеснениям со стороны своих собратьев, – Ярли, что значит – бедняк, нищий. Есть в табуне Елака и Луна, и Злодей, и Стрела, и даже Колдун, наделенный волшебной силой. И так же, как у людей, нет двух лошадей, которые были бы во всем схожи.