Изгнание из Эдема. Книга 1 - [8]

— Будь я проклят, если потерплю это!

— На, ударь. Покажи ей, как ты нокаутируешь, — в позе мученицы Стэфани встала перед Фархшемом. — Покажи ей, как обращаешься с женщиной.

— Проклятье, — сказал Джон почти шепотом и опустился на кресло, и вся его могучая фигура как-то осунулась, опустилась, как опара. Растерянный, он опустил голову, и она оказалась ниже его, уже казалось, не таких могучих плеч.

Патриция вся подалась к нему, чуть не прислонившись к Стэфани.

— Не надо нервничать, Джонни милый…

— Милый…

— Ты только компрометируешь себя в глазах мистера Сэдверборга. — Голосок Патриции шуршал, как будто рвали газету. Нет, скорее, как газету резали ножом. — По-моему, тебе лучше пойти домой, а мы с ней сами выясним отношения.

Стэфани царственно, но очень осторожно опять опустилась в кресло.

— Потрудитесь не говорить обо мне в третьем лице. Я вам миссис Фархшем, а не местоимение.

— Извините, но…

— Без никаких но.

— … такая фамилия, что язык можно сломать. Мистер Сэдверборг, не находите ли вы, что Джонни лучше пойти домой? Нехорошо, что он сидит здесь и слушает, как мы рассуждаем в его же присутствии.

— Какая забота!

— Кроме того он очень измучен. Он всю ночь не сомкнул глаз.

— Откуда вам это известно, скажите на милость? — Стэфани дернула плечом.

— Неважно откуда.

— Как неважно?

— Известно и все.

Джон Фархшем нашел нужным вмешаться:

— Все было совершенно невинно, Стэфи. Куда же мне было деться после того, как ты учинила скандал и я был вынужден уйти из дому?

Смех Стэфани Харпер был неожиданным для всех.

— И ты пошел к ней?

— Я пошел к мисс Смат. Она тебе не местоимение — запомни. Я пошел туда, где надеялся найти покой и доброе к себе отношение.

— К ней!

— Да. Моей…

— Твоей!

— …милой, нежной, доброй, Полли. Вот так!

— Я, конечно, лишена чувства юмора, но все это мне кажется очень забавным. — Глаза Стэфани в самом деле лучились каким-то бесноватым смехом. — Ты в самом деле оставил меня, чтобы провести ночь в объятиях мисс Бесколготочек?

— Нет. Я же сказал, что все было совершенно невинно, — бубнил Джон.

Стэфани всем корпусом повернулась к Патриции:

— Был он в ваших объятиях или нет?

— Разумеется…

— Разумеется!

— … какое-то время был. Но не в том смысле…

— В каком смысле?

— …в каком вы думаете.

Стэфани еще больше развеселилась, она уже смеялась во весь голос, глядя, то на Патрицию, то на Джона.

— Значит у него еще более рыбья кровь, чем я думала, чем я считала. В общем, мужчина, который способен удрать из дому, когда жена готова простить его и подарить ему законные наслаждения, способен сотворить любую глупость.

Фархшем с удивлением и негодованием смотрел на Стэфани, и его высокий, не соответствовавший его телосложению голос звучал жалко, с одним ему понятным негодованием:

— Простить меня?

— Да, простить!

— За что простить? Что я такого сделал? За что ты набросилась на меня?

— Набросилась?!

— Так оно и было!

— Я не набрасывалась, я всегда веду себя достойно, даже тогда, когда обида нестерпима.

— Тебя никто не обижал.

— Ты в этом уверен?!

— Ты просто выгнала меня из дома.

— Нет, не выгоняла.

— Вспомни.

— Я вовсе не хотела, чтобы ты ушел. Это было с твоей стороны отвратительно, эгоистично. Ты мог уйти к своей Бесколготочек, но мне уйти было не к кому — Эндрюс за городом.

— Эндрюс? — чуткое ухо адвоката насторожилось. — Кто такой Эндрюс? Новое осложнение.

Патриция сразу вся встрепенулась, наклонилась в сторону адвоката и стала радостно докладывать:

— Эндрюс — это воскресный муж миссис Фархшем, мистер Сэдверборг.

— Как вы сказали? — встрепенулась и Стэфани. — Мой — кто? Кто?

— Ваш воскресный муж.

— Как это — воскресный?

— А то, что мистер Эндрюс для вас, то Джонни для меня. Вы все отлично понимаете.

Адвокат попытался прояснить ситуацию, поспешив вставить свой вопрос:

— Но я-то не все понимаю. Что же такое мистер Эндрюс Блэкфорд для вас, миссис Фархшем, осмелюсь спросить?

— О, это джентльмен, — почти безразличным тоном ответила Стэфани, — с которым я говорю о вещах, выходящих за пределы умственных способностей моего мужа, человека на редкость ограниченного во многих вопросах, мягко говоря.

Поерзав на кресле, которое подозрительно заскрипело, а адвокат с испугом посмотрел в его сторону, Джонни Фархшем проговорил, почти с горечью:

— Это парень, который выдает себя за интеллигента, только потому, что отец его был издателем. Он крутится вокруг Стэфи и делает вид, что влюблен в нее — у нее ведь хороший повар.

— При чем тут повар?!

— А я говорю точно, ему плевать на все, кроме еды. Он вечно приходит к завтраку или обеду.

— Не болтай глупостей, Джон!

— Точно, точно. Чревоугодник он. А от меня требуют, чтобы я его терпел! А стоит мне самому взглянуть на Полли, и…

— Что и…?

— О, Боже мой!!

Стэфани посерьезнела, с тоской взглянула на Джона, с брезгливостью перевела взгляд на Патрицию и заговорила своим полным непререкаемого достоинства голосом:

— Это совсем другое дело. Эндрюс боготворит землю, по которой я ступаю — это точно. Но ты грубо льстишь себе, если воображаешь, что твоя Бесколготочек боготворит землю, по которой ступаешь ты. Она боготворит твой кошелек, те вещи, которые покупаешь ей ты, и пока покупаешь.